Трепет крыльев

— Зачем ты ограничиваешь нашу Ханечку, старик? Она сама скажет, хочется ей еще или нет.

Я не помню, о чем шла речь: о том, чтобы налить мне еще борща или о выпивке, к которой у меня и так не лежала душа, а может, о том, чтобы мы еще посидели.

Когда мы возвращались домой, он затормозил на площади Конституции, вышел из машины, подошел к окошку с моей стороны и сказал:

— Ты им на меня жаловалась, да? Я чувствовал себя идиотом. Ты выставила меня на посмешище! Возвращайся домой сама. — И он ушел, оставив меня в машине с включенным двигателем.

Я хотела объяснить, что он ошибается, что не было ничего подобного, но он не слушал, и я поехала домой.

Сначала пыталась угадать, что с ним происходит,

потом просто злилась,

потом злилась на мужа Иоаси. Зачем он вмешивается в чужую жизнь? У него есть своя! Кто его просил за меня заступаться? Все было так хорошо, пока…

А потом я испугалась: вдруг с моим мужем что-нибудь случилось, вдруг на него кто-то напал, вдруг его задавила машина, вдруг он уже мертв…

А потом я испугалась, что с ним ничего не случилось, что он вернется и…

Он вернулся под утро, с букетом роз. Положил его мне на подушку, пробормотал:

— Это тебе. Прости, дорогая, больше такое никогда не повторится… Я только за цветами поехал, на вокзал… Я так тебя люблю…

Утром он вскочил и начал собираться на работу, бодрый, как всегда. Кофе был уже заварен и полупроцентное молоко приготовлено. Я не спросила, где он провел ночь, потому что не хотела его сердить: надо уметь прощать ошибки, не стоит возвращаться к прошлому.

Это была ошибка.

Он, не взглянув на меня, залпом выпил кофе, а уже в дверях обернулся и сказал:

— Ты даже не спросила, где я был. Я не желаю больше поддерживать с этими людьми отношения. Они настраивают тебя против меня. Все произошло из-за них! Впрочем, поступай, как сочтешь нужным.

И я решила с ними не общаться.

Потом было несколько звонков.

— Как дела?

— Все в порядке. А у тебя?

— У меня тоже.

— Может, встретимся?

— Отличная идея, как-нибудь созвонимся, ладно?

— Конечно.

— Ну, до встречи.

Хочу тебе похвастаться, вчера я наконец выполнила последние формальности: надо было внести некую сумму, чтобы стать членом кооператива, и я внесла. Через две недели будет собрание правления, и тогда меня примут в кооператив. Я заплатила еще и налог: представляешь, его насчитали с того самого дня, с двенадцатого февраля, а ведь прошло уже два года.

Знаю, все это надо было сделать гораздо, гораздо раньше.

Но я притворялась, что меня это не касается.

Когда-то, очень давно, я потерялась в пионерском лагере. Отстала от группы. Я, конечно, не стала никого звать, кричать в панике, нет-нет, ничего подобного. Все было таким же, как раньше, когда все остальные были рядом. Почти таким же. Только деревья стали толще и выше, а небо более далеким. И кусты можжевельника напоминали притаившихся людей.

На пересечении просек я свернула направо. Когда я не знаю, куда идти, всегда иду вправо. Конечно, таким образом можно ходить по кругу. Но лучше круг, чем ничего. Я все брела и брела, начался совсем другой лес. Тропинка поросла травой, я даже нашла на ней два красных подосиновика. Мне не было страшно. Я знала, где Большая Медведица и что мох растет на деревьях с северной стороны. Я знала, как добраться домой и многое другое знала, хотя никто об этом не догадывался.

Когда стемнело, я подумала, что найду место, где люди обладают лучшим зрением.

Не нашла.

Ребенок? Мне казалось, он хотел ребенка. Ведь он уговорил меня сменить работу, на прежней у меня был ненормированный рабочий день, иногда приходилось засиживаться допоздна (ты сможешь проводить больше времени дома, а когда родишь мне

ребенка…).

Мне.

Такое чудесное местоимение. Тогда я не обратила на это внимания. Родишь мне.

Это местоимение — мягкое и теплое, означающее близость, заботу, нежность.

— Ты мне так дорога.

— Мне не жить без тебя.

— Смотри, не заболей у меня.

— Что-то ты у меня плохо выглядишь.

И резкое, недружелюбное, грозное:

— Смотри мне, не опоздай!

— Ты мне этого не сделаешь!

И наконец:

— Ты родишь мне ребенка.

Но он заботился о том, чтобы я не забеременела.

— У нас еще есть время, насладимся друг другом… Я позабочусь обо всем, — говорил он, гладя меня по спине, — тебе не надо ни о чем беспокоиться.

— Как только я попаду на эту передачу…

— Как только мы встанем не ноги…

— Как только наступит подходящий момент…

Поэтому я улыбалась, когда мама спрашивала меня, думали ли мы о ребенке.

Конечно, я думала о ребенке, и даже слишком часто. Я думала о нем все время. О крохотных ручках, ножках, глазках, о прелестном голоске, который повторяет:

— Мама, тики, тики…

Так лепетал ребенок Иоаси, протягивая ручонки к часам.

Я думала о привязанности, думала о заботе и ласке, о правильном воспитании, о любви, о нежности, о детских ручках, обвивающих мою шею, думала о теплом тельце, засыпающем у меня на руках, о влажном поцелуе, отпечатанном на щеке.

О да, я думала о ребенке.

Как же без ребенка?