– А другой-то стороны пока и нет толком, – вздохнул Игнис.
– Подожди! – хлопнул ладонью по столу Соллерс. – Как это Лучезарный? Не понимаю! Или Энки зря себя сжег на поле под Бараггалом?
– Не зря, – закрыла глаза Процелла. – Иначе бы мы все давно в кровавое месиво обратились. А еще скорее, предки наши не дали бы нам жизнь, их бы самих не было. Тень Лучезарного правит всеми. Она отдает приказания Вененуму, что правит Храмом Света, а уж он передает волю своего правителя дальше. И Телоху, и кому-то в Анкиде, кто сводит с ума Пуруса, и Балзаргу, и кому-то, кто поднимает поганые полчища в Светлой Пустоши. И однажды тень Лучезарного разыщет самого мерзкого из мерзких, и явится если не сам Лучезарный, то уж точно его лик и голос. Наследник. Губитель! Его цель – сожрать наш мир. Потому что именно Анкида, вся Ки – затычка на той бездне, куда был низвергнут Лучезарный! И если это получится, то он выберется из бездны.
– Но мы этого не увидим, – грустно улыбнулся Игнис.
– Хорошие сказки рассказывают беженцы из Эрсет своим детям и юным лаписским девочкам, – протянул Соллерс.
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, – пожала плечами Процелла. – Дивинус просил меня заниматься беженцами. Его беспокоило, что их слишком много. У нас мудрая мать, кто бы про нее что ни думал, разве только королева Армилла могла сравниться с нею в мудрости. Она сделала так, чтобы Лапис отбирал к себе всех дакитов и даку. Ну и прочих, если сыскивались среди них желающие. И правильно, нечего мозолить глаза нездешними лицами, лучше сберегать их в горном лаписском углу. Я шесть лет, начиная с сопливого носа, провела в новых деревнях. Я по именам знаю всех старейшин, всех шаманов, всех старших родов. Я не знаю, есть ли среди них лазутчики Эрсет, но могу поручиться, что этот народ – не враг Анкиде!
– Ух ты как! – воскликнул Соллерс. – А то, что после твоего поступка тебе лучше всего убежать в самую дальнюю деревню, закрыться в чулане и не высовываться оттуда, ты понимаешь?
– Я не присягала Пурусу! – повысила голос Процелла. – Поэтому мой король – Игнис Тотум!
– Какое-то время я считал своей королевой Армиллу Валор, – пробормотал Соллерс. – Береги себя, девочка. Или найди того, кто сможет сберечь тебя. Война минует, вновь соберутся короли и заключат мир. Хотелось бы, чтобы этот мир не был миром на пепелище.
– Покажи нож, – попросил Игнис. – Адамас сказал, что нож, которым была убита Армилла, у тебя.
– Да, – кивнул Соллерс. – Я справлялся у кузнецов, кто мог выковать такое оружие. Они не могут сказать.
Воевода сдвинул с бока на живот кожаную суму, достал сверток. На стол упал тонкий стальной нож. Рукояти у него почти не было, так, короткая бобышка на три пальца с острием. Вместо гарды – два дополнительных острия, изгибающиеся в направлении самого клинка. Игнис взял его в руки, подбросил на ладони.
– Понятно, – пробормотал он, отправив нож к потолку. Нож развернулся в полете и, упав, воткнулся в стол.
– Балансировка такова, что, как ни брось, полетит в цель именно острием. И эти острия по бокам, словно оперение стрелы.
– Это оперение разорвало Армилле грудь! – стиснул зубы Соллерс и протянул руку, чтобы забрать нож.
– Подожди! – подхватила нож Процелла, засучила рукав котто, приложила к тонкой ткани камизы оружие и стала быстро обрисовывать его кусочком графита. – В Лаписе есть такие кузнецы, которые знают все…
– Доберись еще до Лаписа, – прошептал Соллерс. – И укройся там до самого конца войны. Или уж до смерти Пуруса. Хотя многим мужчинам следовало бы у тебя поучиться.
– Нам пора, – поднялся Игнис.
Дорогу на юг пара проделала без нежелательных встреч. Возможно, это было связано с тем, что Игнис сознательно сделал крюк, поднялся в предгорья Балтуту и повел Процеллу пастушьими тропами, на которых нечего было делать в это время года путникам, а может быть, и в самом деле вся Анкида замерла в ожидании давно предсказанной войны. Но у огромных ворот Бэдгалдингира, куда Игнис и Процелла добрались на второй день пути уже в сумерках, было многолюдно. Перед мытарским дозором толпились переселенцы, успевшие обжиться на равнине между Светлой Пустошью и везущие в Бэдгалдингир домашнюю снедь, чтобы на утреннем рынке раскидывать товар с первыми лучами зимнего солнца. Морозец был слабым, мытари воняли ламповым маслом и, судя по злому тону, скорбели о прошлых временах, когда со стороны западной равнины в этакую пору мог войти в город только случайный путник. За спинами мытарей перед стражниками не было почти никого. Процелла прошла первой. Мастер стражи принялся было ворчать, что в былые времена девки не бродили в одиночестве по дорогам, но сунутый в нос чекерский ярлык, которым снабдил спутницу Игнис, и лишний медяк, звякнувший в чашке, заткнули стражнику рот. Зато утомительный разговор достался Игнису, который пропустил перед собой преодолевшего мытарский пост торговца.
– Тоже чекер? Как прорвало вас. Или припекло на родине? Асаш? Ну и имечко. Чего забыл-то в славном Бэдгалдингире?
– Работы ищу, – ответил Игнис, отсчитывая медяки. – Я воин. Вот меч.
– А за спиной? – поднял лампу стражник.