Трещина во времени

— Потому что Предмет совершенно отвык от сопротивления, — ответил папа. — Только поэтому он не поглотил меня в первую же минуту. На протяжении долгих тысячелетий противостоять Предмету не отваживался ни один разум. Наверное, отвечающие за эту работу участки его коры ослабели и отмерли за ненадобностью. Но если бы вы не пришли за мной именно в тот момент, когда пришли, не знаю, как долго я еще смог бы сопротивляться. Я был уже на грани поражения.

— Да что вы, сэр… — запротестовал Кельвин, но папа его перебил:

— Вот именно! В тот момент я уже стремился только обрести покой, а уж Предмет мог предложить мне самый полный покой. И ему почти удалось убедить меня в том, что сопротивление не только бессмысленно, но и вредно, что по большому счету Предмет прав во всем, а все, во что я верил до сих пор, не более чем иллюзия, сон ненормального. Но тут вы с Мэг вломились в мое узилище, разбили наваждение, и я снова обрел веру и надежду.

— Сэр, но зачем вы вообще явились на Камазоц? — спросил Кельвин. — У вас была какая-то определенная цель?

— На Камазоц я попал по чистой случайности, — папа Мэг горько рассмеялся. — Я не собирался вообще покидать нашу Солнечную систему! И я направлялся на Марс. Тессеринг оказался гораздо более сложным процессом, чем мы могли себе представить.

— Сэр, а как Предмету удалось так легко завладеть Чарльзом Уоллесом, прежде чем он взялся за Мэг и меня? — снова спросил Кельвин.

— Из того, что ты мне рассказал, можно предположить, что Чарльз Уоллес сам подставился, решив добровольно соединиться с Предметом, чтобы потом вернуться. Он слишком верил в свои собственные силы… Но послушай! Кажется, сердце стало биться сильнее!

Его слова больше не резали уши, как ледяные лезвия. Или это не его слова были льдинками, а ее уши? Почему она до сих пор слышит только папу и Кельвина? Почему молчит Чарльз Уоллес?

Тишина. Томительная тишина. И голос Кельвина:

— Неужели мы ничего не можем сделать? Позвать кого-то на помощь? А сидим, ждем, теряем время…

— Мы же не можем оставить ее одну, — возразил папа. — И нам обязательно надо быть вместе. А насчет времени можно не тревожиться.

— То есть как не тревожиться? — удивился Кельвин. — Это все потому, что мы слишком быстро попали на Камазоц, Чарльз Уоллес поспешил встретиться с Предметом, и нас поймали?

— Может быть. Я не уверен. Я сам пока слишком мало знаю. Но несомненно одно: на Камазоце время идет по-другому. Наше время, хотя и неправильное, по крайней мере, движется только в одном направлении: вперед. И его даже нельзя назвать полностью одномерным, потому что оно не может двигаться вперед или назад по одной линии: только вперед, — но оно хотя бы сохраняет это направление неизменным. А вот на Камазоце время, судя по всему, способно поворачивать в обратную сторону относительно самого себя. Поэтому я не могу сказать уверенно, длилось ли мое заключение в той колонне несколько веков или несколько минут, — на какое-то время снова повисла тишина. А потом папа сказал: — Кажется, у нее появился пульс на запястье.

Мэг совершенно не чувствовала его прикосновения на своей руке. Собственно говоря, она и руку-то не чувствовала. Тело все еще сохраняло каменную неподвижность, и хотя мысли уже начали тяжело ворочаться, ни одна из попыток издать хоть какой-то звук или вообще подать признак жизни не увенчалась успехом.

Тем временем беседа двух голосов продолжалась. Кельвин:

— Сэр, а как насчет вашего проекта? Вы одни двигались в этом направлении?

— Нет, конечно, — отвечал папа. — Только в Штатах мне известно как минимум шесть лабораторий, и, может, это еще не все. И уж наверняка не только наша страна вела исследования в той области. Идея-то сама по себе не новая. Но мы предпринимали все возможное, чтобы за границу не просочились сведения о том, чего нам удалось добиться на практике.

— А на Камазоц вы попали один? Или с вами был еще кто-то?

— Конечно, один. Понимаешь, Кельвин, в таком вопросе нельзя было полагаться на опыты с обезьянами или собаками. А с другой стороны, никто не мог предсказать, как это сработает и не будет ли побочного эффекта в виде полного распада физического тела. Играть с пространством и временем — очень опасное занятие.

— Но почему именно вы, сэр?

— Я не был первым. Мы тянули жребий, и мне выпал второй номер.

— А что произошло с первым человеком?

— Мы не смогли… Смотри-ка! Кажется, у нее дрогнули веки? — Тишина. А потом: — Нет. Это из-за теней мне показалось.

Мэг готова была лопнуть от досады. Она действительно мигнула! Она уверена, что папе не показалось! И еще она их слышит! Ну почему они ничего не сделают?!

Но вместо этого возникла еще одна бесконечная пауза, в течение которой они, скорее всего, внимательно следили за ней, карауля малейшие признаки жизни. Наконец она услышала папин голос — теперь он немного оттаял и больше походил на тот, к которому она привыкла: