Треть жизни мы спим

Что такое смерть, спрашивала она саму себя. Что такое смерть, конец страданиям, ну и моим страданиям конец, что такое смерть, конец всех счетов, отвечала она сама себе, повторяя слова из комедии позапрошлого века, смерть – это апокалипсис, который каждый проживает в одиночку, всплывала в памяти современная пьеса малоизвестного автора, поставленная в небольшом авангардном театре, где она сыграла, чтобы, как сказала мать, немного разнообразить свою творческую биографию, а потом будет небо в алмазах, вдруг переходила на чехова, небо в алмазах, небо в алмазах, повторяла вновь и вновь, думая о том, что никогда не понимала этих слов, а теперь не понимает и подавно, зато зрители и театральные критики восхищались, как она, умопомрачительная красавица, так убедительно сыграла некрасивую соню, на время спектакля и правда став некрасивой. Ночами, не в силах уснуть, она лежала в темноте, скрестив на груди руки, как покойница, и представляла, будто уже умерла и лежит не в постели, а в гробу, и не в палате, а под землей, и нет ни ее ролей, ни ее самой, ни родителей, ни врачей, ни лимфомы, ничего и никого, а только лишь одна большая пустота, но и эта роль была взята ею из студенческого этюда, какие сотнями ставились на первом курсе театрального училища, и в этом этюде она изображала покойницу, вот и все. Как себя чувствует наша девочка, как настроение, спрашивал врач, заглядывая к ней в палату, а она, улыбаясь, хотя из-за боли в костях улыбка была похожа на покривившуюся от ветра вывеску, заявляла, что ужасными бывают только актеры, а не роли, потому и эту роль она сыграет, как всегда, со всей отдачей, и врач уходил от нее сильно озадаченный, вспоминая, что где-то это уже слышал, но никак не мог вспомнить где. Ты боишься, испуганно заглядывая в глаза, как-то спросила у нее девушка, ее ровесница, лежавшая в соседней палате хьюстонского онкоцентра, из эмигрантов, поэтому говорившая с сильным акцентом, словно русский был ей уже не родным, тоже болевшая лимфомой, только не такой запущенной. Она долго молчала, перебирая в голове свои и чужие роли, но так и не нашла ничего подходящего и, сдавшись, нахлобучила на себя образ провинциальной дурочки из четырехсерийного фильма по книге какой-то модной писательницы, я ничего не боюсь и всегда получаю, чего хочу, и та, пожав плечами, ушла, решив, что не стоило и спрашивать. А потом, ранним утром, перед облучением, она пришла к этой девушке в палату и, сев на край ее кровати, прошептала: знаешь, что мне в голову пришло, отчего люди не летают как птицы, знаешь, иногда мне кажется, что я птица.

В больнице ей поставили телевизор, и целыми днями, отдыхая после процедур, она смотрела свои фильмы, некоторые сцены прокручивая по несколько раз, и медсестры, подглядывавшие за ней, шептались: бедная девочка, такая красивая, такая успешная, а гляди же ты, не в деньгах счастье, а она, беззвучно повторяя слова очередной роли, пыталась понять, кто она, та, что распластана сейчас на кровати, с двумя капельницами, присоединенными к венам, чтобы из одной кровь вытекала по трубкам, а в другую, пройдя через сепаратор, возвращалась обратно. Что означает стать собой, вспоминала она пер гюнт, за чтение отрывка из которого на экзамене по технике речи получила отлично, стать даже в малости любой на прочих столь же непохожим, сколь чертов лик несходен с божьим. Потеряв надежду найти себя в сыгранных ролях, перебирала чужие роли, реплики своих партнеров, молчание массовки, заученные в театральном училище отрывки, актерские этюды, подслушанные разговоры и случайно оброненные слова, все, что могло бы заполнить пустоту. Если содрать с тебя твой эксгибиционизм, забрать мастерство, снять, как снимают шелуху с луковицы, слой за слоем притворство, неискренность, избитые цитаты из старых ролей и обрывки поддельных чувств, доберешься ли наконец до твоей души, спрашивала она себя словами моэма и мечтала добраться до собственной души, вот только не знала как. В машине, в самолете, дома, куда вернулась после лечения, в комнате, оклеенной ее фотографиями, на которые она все меньше и меньше становилась похожа, без зеркал, которые попросила убрать, чтобы не видеть, как сильно подурнела, она не выпускала из рук планшет, в поисках самой себя просматривая записи, перечитывая интервью, листая форумы и соцсети, где на страничках, ей посвященных, поклонники обсуждали ее всю, внешность, наряды, роли, выступления, болезнь, убивающую ее день за днем, слухи, сплетни, несуществующие романы, в таких деталях описываемые, что она и сама начинала сомневаться, а не забыла ли она чего, но нет, что бы ни писали журналисты, она до сих пор была девственницей, большая редкость в наше время, о чем теперь жалела, но от материнского присмотра все равно было не сбежать, и все ее романы были выдуманы, чтобы поддерживать интерес прессы и публики к ее личной жизни, которой на самом деле не было.