Третье поколение

Впереди робот-уборщик драил стену – вниз-вверх, вниз-вверх. Движения неровные, дерганые, губка вставлена в единственную пластиковую руку вместо механической кисти. Вода подавалась из тонкого шланга толчками, но слишком обильно – за железным работягой тянулся влажный след, то и дело превращаясь в лужицы желтоватой технической воды. Вода ощутимо отдавала хлоркой. Сейчас стены переборки совершенно голые, если не считать прорезей дверей и технологических лючков. А когда-то – рассказывали – их украшали голограммы первых астронавтов и космонавтов и улыбчивые портреты высших офицеров корабля. Но после гибели Первого Командора голограммы исчезли.

Для командиров корабля звание стало именем, как «Цезарь» у властелинов Древнего Рима. А еще их называли Первый, Второй и Третий, будто королей на Старой Земле. Все эти подробности Эду сообщил Эпиктет – он много чего знал.

– Когда библиотеку откроют? – Перед товарищем Эд старался выглядеть интеллектуалом. На самом деле проблемы с библиотекой ему были до звезд.

– На собрании уверяли: через неделю.

– Неделя уже прошла. Даже больше, – напомнил Эдгар.

– Может, снова собрать людей?

– А толку? С палубы D от научников к нам опять никого не пришлют. И от ремонтников в прошлый раз никто не спустился. Архивариус как был ломаный, ломаным и останется. Поглазеем друг на друга, примем решение и разлетимся.

– Выход прост: выбить дверь и самим открыть библиотеку, – предложил Тэп.

– Хочешь, чтобы тебя поймали и клеймили? Ну-ну.

– Трусость – «самый страшный порок», – Тэп обозначил голосом кавычки неизвестной цитаты. – Но тут ты прав, без архивариуса архив бесполезен. Ограничимся тем, что летает в Сети.

– Мы все время чем-то ограничены, – осмелился раздражиться Эдгар. – Нам даже с палубы на палубу переходить запретно.

– Не всем, не всем, у меня есть пропуск, – приосанился Тэп. Хотя он именовал себя философом, но мелкими подачками гордился.

– Только вниз. А вверх – ни-ни, – уязвил Эдгар.

В детстве, кажется лет с семи, их подрастающая шайка всеми силами пыталась расширить пределы бытия, они часами ошивались в боковых коридорах, отыскивая закрытые лестницы, чтобы прорваться на палубу выше. Однажды им это удалось. Кошмар взломал замок аварийной лестницы, и ребятня толпой ломанула наверх. С лестницы изнутри дверь открывалась свободно, и они, радостно гомоня, выскочили на палубу G в ожидании чудес. И что увидели? Точно такой же грязноватый коридор, ряды дверей, все тех же унылых взрослых, малышей, обряженных в оранжевое. Тот же запах с примесью хлорки, гул генераторов в техническом блоке, стеклянные двери в оранжерею. Разве что небольшой холл с броской табличкой «Зона рекреации», на палубе H совершенно пустой, здесь был заставлен горшками с буйными растениями, сладко и незнакомо пахнущими. Под сенью зелени выставлялись крутыми бочками скамейки для отдыха, манила присесть тахта в виде большой раковины, в прозрачном шкафчике теснились капсулы с музыкой и книгами. И еще здесь висело светящееся табло, на котором значилось время полета: «69 лет, 2 месяца, 12 дней. Время собственное». Чуть ниже второе табло отсчитывало часы, минуты, секунды.

Здесь, в зоне рекреации, их всех и повязали безопасники и тут же спустили палубой ниже, к месту приписки. Поскольку детей на корабле не клеймили, то наказание ограничилось поркой, весьма в этот раз болезненной. Но миновала неделя, поджили рубцы, и Кошмар вновь полез искать пути наверх, кляня себя за то, что подался на промпалубу G, тогда как можно было подняться выше, хотя бы до таинственной и загадочной C, где, как утверждал Кошмар, велись поиски новых биоматериалов. «Новая пастила вместо мерзких синтов!» – размечталась Джи. «Си» почему-то особо манила Кошмара. Куда только не совался он в своих новых экспедициях – тощий и мелкий, ловкий и изворотливый, будто змея, он пробивался в вентиляционные отсеки, спускался в канализацию, и там однажды чуть не застрял навсегда, но, освободившись каким-то чудом, тут же попытался в пустом контейнере на транспортере добраться до грузового лифта.