Третьего не дано

Вначале она даже не могла и предположить, что этот нетерпеливый призыв обращен к ней. Но с баррикады все доносилось: "Патронов! Патронов!", и Юнна поняла, что, кроме нее, сейчас некому выполнить эту отчаянную просьбу. Она заметалась в поисках патронов и, к счастью, наткнулась на небольшие металлические ящики, сваленные в кучу на тротуаре. Проворно схватила один из них и тут же выронила его - так он был тяжел. Холодной медью сверкнули посыпавшиеся из него патроны. Юнна снова подняла ящик и поволокла его на баррикаду. Ее окружили. Она не видела лиц толпившихся возле нее людей, лишь руки их, крепкие, хваткие, мелькали перед глазами.

И вот уже негромко звякнул последний патрон - ящик был пуст.

Юнна помчалась за новым ящиком, но не успела донести его до баррикады: что-то невидимое, но горячее и злое остервенело впилось в ее руку чуть повыше локтя.

Юнна покачнулась, но устояла на ногах, чувствуя, что кровь потекла по рукаву. "Ничего, это ничего..." - прошептала она: больше всего боялась, что ее прогонят.

Чувствуя, что слабеет, Юнна пригоршнями брала патроны и отдавала их подбегавшим красноармейцам. И вдруг рухнула на туго набитый мешок.

Очнувшись, Юнна услышала взволнованные голоса.

Кто-то склонился над ней, но лицо его было в тумане.

Потом туман, словно пригреваемый солнцем, рассеялся, и она увидела того самого юношу, который восторженно и удивленно воскликнул: "К лешему!"

И вот сейчас она снова встретилась с ним, и радость охватила ее: юноша напомнил ей и октябрьскую холодную ночь, и выстрелы, и нетерпеливые возгласы "Патронов!", и даже то ощущение внезапной острой боли в руке, которое она испытала на баррикаде.

- Вы их отбили тогда, отбили? - порывисто спросила Юнна.

- Еще бы! - воскликнул он. - Мы же стреляли в них вашими патронами!

- Не смейтесь, - смутилась Юнна. - Лучше расскажите, что тогда происходило. Я так ничего и не поняла толком. Откуда наступали юнкера?

- Ой-ля-ля! - обрадованно сказал юноша. - Это удивительно просто! Вот смотрите. - Он стремительно присел на корточки и, схватив сломанную веточку, стал чертить ею на мокрой земле. - Смотрите. Вот Арбат. На Знаменке, в Александровском военном училище, главный штаб врагов. Наши со стороны Никитских ворот.

В Кремле тоже юнкера. Военно-революционный комитет приказал открыть артиллерийский огонь по Кремлю и Александровскому училищу. А наша баррикада, где... - он сверкнул белозубой улыбкой, - где мы с вами встретились, была вот здесь - угол Тверской и Охотного ряда.

Представляете? Там еще стоит дом с вывесками у самой крыши. Помните? Сейчас-то вывесок уже нет, а тогда были. Одна - "Белье Яковлева", а вторая - "Портвейн из Алупки Травникова". Смешно! Один человек, а весь портвейн из Алупки - его! Смешно же, правда? А, ну их к лешему! Ну вот. Юнкера теснили нас со стороны "Метрополя". Отчаянная была схватка! И вдруг в самый решающий момент на баррикаде появилась... Свобода!

- Свобода? - недоверчиво переспросила Юнна.

- Да! Свобода! Со знаменем в одной руке и с карабином в другой!

Юнна изумленно посмотрела на него.

- Помните, как на картине Делакруа!

- Я ничего не понимаю...

- Но это же так просто! Свобода - это... вы!

- Не надо смеяться, - покраснела Юнна. - Я так перетрусила тогда.

- Но патроны! - упрямо возразил он. - И вы - на баррикаде! Как видение, как мечта!

- Не надо...

- Клянусь вам: это так же искренне, как и то, что меня зовут Мишель Лафар.

- Вы француз?

- Да. Мои предки переселились в Россию еще при Наполеоне. А как зовут вас? Это не тайна?

- Юнна.

Лишь сейчас Юнна рассмотрела его. Вьющиеся пепельные волосы были мокры, глаза сияли, и чудилось, что в них, угасая, тонут отблески молний. Вельветовая блуза, небрежно повязанный галстук и модные ботинки - все шло к его стройной фигуре. Юнна вспомнила, что там, на баррикаде, он был в кожанке. Она хотела было спросить, чем вызвана эта перемена, но постеснялась.

- Виват баррикада, она помогла нам встретиться, - неожиданно тихо проговорил он. После бурных восклицаний это прозвучало непривычно и удивительно. - Виват революция! Это она свела меня с вами! - Улыбка на его лице внезапно погасла, и оно сделалось тревожным и трогательно беззащитным. - Мне чудится, будто я знаю вас давным-давно... Очень давно, целых тысячу лет... - все так же тихо сказал Мишель.

- И мне тоже, - прошептала Юнна.

Юноша вдруг полез в карман куртки и сказал:

- Закройте глаза. Ну, на один миг.

Юнна послушалась.

- А теперь откройте.

Прямо перед собой Юнна увидела его раскрытую ладонь. На ней лежал крохотный, чуть сплющенный кусочек металла.

- Не узнаете?

- Что это?

- Пуля, та самая пуля, которая могла попасть вам в сердце.

- Вы... сохранили ее? - дрогнувшим голосом спросила Юнна.

- Да.

Юнна осторожно, будто боясь обжечься, взяла пулю и долго смотрела на нее. Свинец потускнел, пуля была ничуть не страшной.

- К счастью, она срикошетировала и потому уже была не такой опасной, пояснил Мишель.

- Я могу оставить ее у себя? - попросила Юнна.

- Нет, - мягко, но решительно отказал он. - Это принадлежит только мне...

6