Третьего не дано

- Так что же? - повесив трубку на рычажок, обратился к Мишелю Дзержинский.

- Досадно! - огорченно воскликнул Мишель. - Я невезучий! События опережают меня!

- Не отчаивайтесь, - успокоил его Дзержинский. - Все впереди. Твердо решили стать чекистом?

- Твердо, товарищ Дзержинский!

Суровое лицо Дзержинского потеплело.

- Товарищ Лафар обсуждался на партячейке завода, - сообщил он, обращаясь к присутствующим. - Обсуждение было бурным.

- Вы уже знаете? - удивился Мишель.

- Конечно. Нет, я не провидец. На собрании был наш товарищ.

Дзержинский кивнул на сидевшего у края стола человека в кожанке и галифе, обшитых кожей. Был он высок, бритоголов, хмур и сосредоточен. Лишь глаза - ясные, васильковые, как у ребенка, - своим неистребимым светом разгоняли тучи на его лице.

- Тут секретарь пишет, что вы наизусть знаете многие произведения Ленина, - продолжал Дзержинский. - Преувеличивает?

- Преувеличивает, - подтвердил Мишель. - Но некоторые действительно знаю.

- С идеями анархистов знакомы?

- "Записки революционера" Кропоткина перечитывал не раз.

- Это кстати, - оживился Дзержинский. - Может быть, товарищи, обратился он к чекистам, - для начала подключим товарища Лафара к арестованным анархистам? Как, товарищ Петере?

- Согласен, - поддержал его человек, то и дело взмахивавший черной шевелюрой. - Выдержит экзамен, - - значит, не ошиблись!

И Петере, в упор посмотрев на Мишеля, озорно подмигнул ему.

- Возьмете его под свою опеку, товарищ Калугин? - обратился Дзержинский к бритоголовому чекисту.

- Пусть пришвартовывается, - откликнулся тот.

- Вот и отлично. А как вы себе мыслите предстоящую работу? - спросил Дзержинский Мишеля. - Хотя бы в общих чертах?

- Видимо, надо отделить пшеницу от плевел? - предположил Мишель.

- Верно, - одобрил Дзержинский. - Там наверняка немало таких: вывеска "анархист", а под ней - монархист.

- Товарищ Дзержинский... Я все выполню. Постараюсь. Только потом... Дадите мне настоящее задание?

Хочу проникнуть к контрреволюционерам, разгадать их планы. Рисковать жизнью во имя мировой революции!

- Предупреждаю: любое задание ВЧК - настоящее, - строго ответил Дзержинский. - Нам нужны смелые, преданные люди. Много смелых, преданных людей, - повторил он, подходя к Мишелю. - Постойте, а что это за письмена?

- Это? - Мишель не смутился: слишком любил поэзию, чтобы стыдиться этой любви. - Стихи, товарищ Дзержинский. Бумаги нет, записываю, чтобы не забыть.

На газетах, на спичечных коробках. Вот на козырьке записал...

Он едва не проговорился о своей мечте - о том, что хочет, чтобы его стихи летели над рядами красногвардейских отрядов, чтобы их шептали женщины, провожающие на фронт своих сынов, горланили мальчишки, бредившие подвигами и славой.

- Стихи собственного сочинения? - с интересом спросил Петере.

- Конечно!

- А я уж, грешным делом, подумал - шифр, - пошутил Дзержинский. - Что же здесь написано?

- Ни голод не страшен, ни холод, ни прах - грядущие зори пылают в сердцах! - прочитал Мишель, и в ушах его вновь зазвучали слова секретаря ячейки: "Ко всему прочему - стихи..." Что скажет сейчас Дзержинский?

- Значит, в ВЧК будет свой поэт, - как о чем-то совершенно естественном произнес Дзержинский. - А это вам для стихов. - Он взял со стола маленькую записную книжку и протянул Мишелю.

- Спасибо! - растроганно поблагодарил Мишель.

- С вамп побеседует товарищ Петере, а потом поступите в распоряжение товарища Калугина. - Дзержинский помолчал, как бы отделяя все, что им было сказано до сих пор, от того, что собирался сказать сейчас. - Главное помните, что вы встали в ряды неподкупных, верных бойцов. Революция обнажила карающий меч - ее вынудили к тому классовые враги. Доверить его она может лишь людям, преданным ей до последней капли крови, до последнего вздоха!

Мишель неотрывно смотрел в лицо Дзержинского, охваченный его волнением.

- Желаю успеха, - сказал Дзержинский.

Мишель ощутил крепкое, требовательное пожатие суховатой холодной ладони, и в этот миг ему захотелось произнести клятву...

Через полчаса Мишеля вызвали к Петерсу. Петере, говоря с Мишелем, стремительно пересекал кабинет из угла в угол, останавливаясь лишь для того, чтобы прямо, в упор, посмотреть на Мишеля.