Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

Но в двадцатые годы еще было море мелких товаропроизводителей, рыночная стихия в самой элементарной форме. Была игра в три руки: государство, госкапитализм в отдельности от государства и рынок жили отдельно, а государство между ними выступало в роли арбитра, иногда насаждая гостресты. В случае с нэпом процесс мог и должен был пойти дальше. Его запуск имел сперва характер поблажки, облегчения после Гражданской войны. Проходит время, и социальная релаксация споткнется на старом месте, о которое еще Столыпин ушибся, — аграрное перенаселение. Сибирь, Казахстан, фрагментарная инфраструктура цивилизации, транспорт — все это вызвало обратную волну еще перед войной. Столыпин не мог индустриализировать Россию. Где бы он взял нужные ему рабочие места, будучи окружен массой натуральных крестьян, ненавидящих помещика и хуторянина? Просто натуральных крестьян с их натуральным образом ведения дел?

Нэп повторно попал в столыпинский тупик — натуральность советского села возросла. Деревня, осередняченная Декретом о земле, возродившаяся русская община с ее переделами: что и как здесь индустриализировать? Если предоставить процесс его собственному ходу, крестьяне, разоряясь, станут куда-то уходить — но куда пойти советской власти в деревне? Перед ней не былой натуральный бедняк, а политизированная беднота. С партийной сетью на местах — и она снизу давит на партию, ища ходы наверх. Уже только ради решения этой проблемы требовалась индустриализация.

Советская власть, какой та сложилась, не справилась с усложнением естественного хода процесса. Все упиралось в вопрос о власти при необычности ее экономической модели. К этой теме шел Кондратьев, шли белонародники, Валентинов с меньшевиками под крылом у Дзержинского в ВСНХ. Все они прорабатывали какие-то ходы.

— Тут интересный моментгосударство.В нэповской модели еще была странная, но содержательная роль государства. Место для его рациональных управленческих функций.

— Благодаря тому, что непосредственный товарообмен с деревней отдали в руки нэпа, гостресты отделили от власти, предоставив им самостоятельную жизнь, — при которой власть, однако, могла их призывать к порядку. Но и они оказывали давление на власть через ВСНХ и Совнарком, то есть было место для лоббирования и сложной политической игры. Только в партийную политику это поле не проецировалось, и взял верх тот, кто олицетворял простоту решений, — Сталин. И нашлись социальные силы, которые под него запряглись.

115. Кадровые бонусы катастрофической коллективизации

— Нынешний взгляд равняет: все советское равно тоталитарно — все покорились воле Сталина. Представление неверное, хотя с известного момента так и стало. В нем пропущены никем не предвиденные события. Грандиозная оргия перепахивания страны, чем была коллективизация, уничтожала основной уклад жизни людей в России. Говорят — «уничтожили продуктивную часть крестьянства». Это неверно, но крестьянин перестал быть крестьянином. Русский способ жизни людей, в громадном числе сосредоточенных в деревне, возрождение свободной общины после Октября, продолжавшееся в двадцатые годы, — все прекратилось.

В результате перелопачивания сельские слои подымаются вверх, вливаясь в индустриальный класс и в аппарат власти. Рушится общинная связь, и атомизированные люди, повсюду вламываясь, атомизируют советский социалистический уклад.

Конечно же, это не запланировано Сталиным. Но в результате коллективизации, погубивши крестьянство и сломив деревню навсегда, он получил небывалую социальную опору. Вся советская элита после террора сплошь крестьянские дети и выходцы из села, там почти нет рабочих. Глупо отделять «период индустриализации» от «периода коллективизации» — это была единая, сжатая во времени импровизация. Она потрясала умы и меняла все и вся в СССР.

116. Никаких «люмпенов» не было

— Есть точка зрения снобов, которые всех чуждых культуре Серебряного века, с ее кружениями и замыканиями внутри себя, считают люмпенами. Полагая, что после революции из подвалов поднялся грубый «человек массы» и пошел творить беду.

Я не согласен с модной позицией, авторы которой выводят сталинизм из люмпенизации и в качестве типовой фигуры режима рисуют «люмпена, дорвавшегося до власти». Во-первых, кто этот люмпен, люмпен ли он и в какой степени? Вывести его из бедности нельзя — это не люмпенство. Истинный люмпен характеризуется тем, что разорен, опрокинут на дно и пытается оттуда вырваться средствами власти, пригубив каплю ее.