Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

— Странное упорство: положим, в силу исторических обстоятельств партия стала монополией, но все-таки у Ленина должно было хватить ума, что ей нужен оппонент.

— Так Ленин же думал, что сама РКП(б) и есть такой оппонент!

Партия по Ленину — оппонент революции внутри революции, оппонент России от имени Мира, изнутри исторического процесса. Для Ленина Партия никогда не была монопартией в силу роли, которую он ей отводит в его концепции. В этом ядро его победившей утопии — отсчитывать от Партии весь исторический процесс. Почти бредовый ход мысли, сегодня этому можно лишь удивляться. Но у этого «бреда» корни вполне аристократические и уходят как минимум на сто лет в глубину.

71. Был ли Ульянов ставленником Чаадаева? Философская катастрофа польской войны. Мировая революция в одной стране

— Был человек, которого по требованию общества официально объявили сумасшедшим. Человек, который посмел в России, после победы над Наполеоном, Польшей и Турцией напечатать «Философические письма», пометив их как написанные в Некрополисе, городе мертвых. Этот человек Чаадаев, в том единственном из философических писем, которое ему удалось опубликовать, поставил страшный вопрос.

Вопрос Чаадаева внешне выглядит утверждением, и весьма категорическим: Россия находится вне истории. Ее положение срединно, не похожее ни на что на свете. Есть народы, которые путем долгих злоключений, войн, революций вошли в историю, сформировав ее самое как всемирную. Есть народы (полагал он, оглядываясь на Восток), которые в истории не нуждаются, — они вне ее и имеют на это право. И есть Россия, которая не принадлежит, утверждал Чаадаев, ни к Западу, ни к Востоку. Она не проделала тех мучительных возвышающих катаклизмов, которые сделали западные народы историческими. К Востоку она не принадлежит потому, что, будучи вне истории, ею больна. Те, что вне, здоровы, а Россия этим больна.

Как это вышло? Чаадаев, что естественно для человека западнического строя мысли, да и для русского мыслителя вообще, высоко ценил Петра Великого. Мысль его, однако, сводилась к следующему. Петр пытался стремительно, в самые уплотненные сроки втолкнуть Россию в историю. И то, что Россия сейчас вне истории и болеет этим состоянием, — результат того, как ее туда насильственно втягивали. Русская проблема, переформулируя ее вольно, как чаадаевский вопрос, в том, чтобы изнутри себя и в общении с другими народами, изменить способ вхождения России в историю. Высвободиться из пограничного состояния вне истории, приобщиться к ней самой.

Если вдуматься, Ленин задавался этим самым чаадаевским вопросом и попытался его решить. Правда, его при жизни не объявили сумасшедшим, как Чаадаева, но некоторое безумие в его проекте было. И его конец в Горках схож с положением запертого в «палате № 6».

Ленин весь состоит из апокрифов, легенд, полумифов всякого свойства. В их числе стойкая легенда о «ленинском завещании»: якобы, предчувствуя смерть, Ленин надиктовал нечто вроде завещания своим продолжателям. Притом, как утверждали даже лучшие из них — скажем, Бухарин в последнем докладе о Ленине апреля 1929 года, — ленинское завещание представляет якобы логически упорядоченное, стройное и законченное целое. Уверен, что это не так. Отличительная черта предуходных диктовок — незавершенность и незавершаемость. Не только несведенность ни к чему цельному, но и несводимость.

Собственно, на какой вопрос пытался ответить этот человек, уйдя в глубокую болезнь, но все еще думая перебороть свою смерть? Ленин полагал, что Россия призвана открыть собой эпоху мировой социальной революции. Это общее место, его незачем разъяснять. Даже в коротенькой речи на знаменитом броневике у Финляндского вокзала Ленин провозгласил здравицу в честь международной революции. Но человек, который в декабре 1922 года диктовал то, что, как считают, входит в его завещание, — этот человек уже понимал, что мировая революция по меньшей мере отсрочена! Но сказать так — значит мало сказать.

Была женщина, покойная Полина Семеновна Виноградская, — вдова знаменитого Преображенского, сотрудника Ленина и сподвижника Троцкого. Как-то мы с ней заговорили о Ленине, которого она близко знала, и она сказала: после 1920 года Владимир Ильич был уже не тот человек!