Третья Империя. Россия, которая должна быть

Большинство населения в России, как в любой нормальной стране, одобряет власть и общие принципы устройства государства и потому не собирается бунтовать — но власть на это не рассчитывает. Рассчитывает она только на свою силу и всегда готова к ее применению. Мне даже кажется, что подспудно, влекомые тягой своего сословного мировосприятия, опричники об этом втайне мечтают. Так ли это, не знаю, но то, что они не будут колебаться ни секунды, прежде чем утопить любой бунт в крови гражданского населения, есть непреложный факт — не потому что они бездушные звери, а потому что они не часть общества.

Впрочем, у этой зачарованности силой есть свое достоинство: раз власть делает упор на подавлении любого бунта, а не на его предотвращении, то она значительно меньше должна думать о недопущении и подавлении любого инакомыслия — и действительно, российская власть допускает в стране огромный (по нашим меркам даже излишний) уровень плюрализма мнений.

Но самое удивительное видится мне в том, что, несмотря на свое негативное и даже презрительное отношение к словам «демократия» и «республика», несмотря на свою элитарную в нашем представлении сословность, русские называют свою систему власти «народовластием» (это записано и в Конституции) и искренне ее таковой считают.

Я долго разбирался, прежде чем понял, что это действительно не лицемерие. Дело в том, что само слово «власть» во всех наших с вами трех языках (power или poder, authority или autoridad) происходит от таких корней, как «сила» или «авторитет», явно относящихся к сфере управления — которое для нас и есть власть. Не так у русских: слово «власть» происходит от «владеть», то есть иметь в собственности (на малороссийском диалекте русского это слово так и звучит — «влада»). Традиционное обращение к царям было «владей нами и всей землей русской». То есть правитель — это правитель, а владелец — это владелец; и опричное сословие считается правителем России, а ее владельцем — весь народ, причем ныне живущие являются еще и как бы полномочными представителями прошлых поколений. Кстати, и опричники воспринимают себя точно так же: наиболее распространенные у них метафорические самоназвания — «пастухи» и «дозор». Но ведь и пастух не владеет стадом, и дозор землею. И это не абстракция: если в силовых вопросах опричников менее всего интересует голос народа (во всяком случае, в качестве решающего), то в социально-экономических вопросах, и особенно в вопросах общенародной собственности, они зачастую не считают себя вправе самостоятельно принимать решения. Например, по имперскому закону 2025 года приватизация любого государственного предприятия (с 2033-го — вообще любого государственного имущества) стоимостью более десяти тонн золота невозможна без согласия Палаты Народов Земской Думы, а более ста тонн — без решения общероссийского веча (по-нашему, референдума). Причем вече принимает решение по вышеописанному мною соборному принципу, то есть 75 процентами голосов. А обязательность решения веча для передачи на любых условиях даже самого незначительного куска территории другому государству прямо записано в Конституции, и все договоры такого рода в 2020–2022 годах, предшествовавшие учреждению упорядоченного мира, Гавриил Великий подписал только после решения веча.

На самом деле имперская власть объявляет вече гораздо чаще, по многим социально-экономическим вопросам (но только по ним); и хотя она по Конституции делать этого не обязана и соответственно имеет право все подобные вопросы (кроме земской компетенции) решать сама, она этим правом не злоупотребляет. Нам может показаться странным, что по вопросу приватизации средних размеров предприятия нужно спрашивать мнение народа, а по вопросам войны и мира — нет, но это вполне соответствует древнему русскому архетипу: война — дело княжеское, в ней он волен, тем более что воевать и умирать будет дружина, а не народ. А вот в вопросе соляной торговли или пушного промысла, а тем более межевания земли решает мир.

8. Справедливость