Третья истина

— Ты на трезвую голову послушай, я с… — и назвал какое-то имя, кажется, Георгий, отчества Саша не расслышала, — встречался. Плодотворно.

Семен изумился:

— Неужто? Он, помню, родич тебе какой-то? Что же это — везенье или невезенье? Такие времена… Все может быть…

Кажется, Виконт сказал — мой дядя, то ли двоюродный, то ли троюродный… И добавил:

— Грандиозные планы, убеждают. Дел будет невпроворот. Оцени масштабы: вся Россия. Не пей, Симус, бросай это. — Поль даже пристукнул кулаком по столу. — Что толку плести пьяные беседы по кухням?

Дядя слабо защищался, ссылаясь на чьи-то слова:

— …он сильно сказал: «Дураки и подлецы профукали Россию. Остается ее только оплакивать…»

Поль нетерпеливо перебил:

— Слыхал эти песни: дураки не додумали, недоучки не справились, подлецы предали. Давайте, зальемся слезами бессилия! Нет, в любой ситуации можно затеять игру, в которой ты — фигура. Способная действовать и выигрывать! Не приговорили же тебя к этой бутыли? Ручаюсь, твой университет окажется кстати. Найду квартиру, выберешься из этой дыры. Будешь в семье.

Больше Саша ничего не слышала, уснула.

Глава 7 У нее есть миссия

Саша летела домой — на сегодня все дела были закончены, все готово к завтрашнему великому дню — начинаются уроки! Как давно Саша не сидела за партой!

Сначала довольно долго никто не отвечал. Потом дверь открылась, и на пороге возник неожиданный в это время Виконт с напряженным лицом. Саша тут же из-под его руки увидела причину: Семена, мечущегося на лежанке с мокрой почему-то головой. Из комнаты пахло нашатырем.

— Что с ним? — испуганно воскликнула Саша. — Заболел?

— Перепил. Александрин, жди здесь. Не входи. Это безобразие тебе ни к чему.

Он вышел минут через двадцать с двумя лепешками в руке:

— Притих. Идем, Саша. Скоротаем время на свежем воздухе, пока это убоище не проспится. Я старался привести его в порядок — сам вернулся недавно. Почти безрезультатно.

Они некоторое время молча шли по Лиговке, свернули в Кузнечный переулок, пошли по нему. Это было поистине движение «куда глаза глядят». Впрочем, глаза Виконта глядели в никуда, в пространство. Саша, наконец, решилась прервать молчание:

— Не огорчайтесь, Виконт, я так не люблю… я не могу просто, когда у вас такие глаза. Огорченные. Вы же найдете квартиру.

— Да, невесело. Хороший, человек. Добрый. И так безнадежно слаб. Найду квартиру, конечно. У тебя в глазах, зато, горит страстное желание чем-то со мной поделиться. Давай, послушаю.

Они дошли до скверика, уселись на скамейку. За ними вздымались пять глав Владимирского собора. Саша откусила кусок лепешки и с жаром приступила к долгожданному разговору:

— Виконт, это интересно, быть среди новых и хороших людей. Они новые в двух смыслах, понимаете? У них в лицах есть что-то общее, как будто всем раздали какое-то воодушевление…

— Ты это о школе? Как тебе кажется, приживешься?

— Там же все свои! Но все-таки… трудно. Есть люди, любят новое, неустроенное. Я — нет. Вот только когда в комнате перестановка… и только потому, что вы любите все переделывать. А тут… Боишься, что тебя примут не за то, что есть, или даже за то… но разные же стороны есть в человеке…

Она доела лепешку, выбросила плотную бумажку, которой ее держала, и привычным жестом потянула двумя руками его руку. Ей казалось, что на ходу в голову легче приходят нужные слова. Шла некоторое время молча, силясь привести мысли в порядок. Что-то говоришь, тут же вспоминаешь, что еще вот это хотела сказать, а уже настойчиво стучится следующая мысль… Он не торопил, задумчиво шагал рядом.

— Вы сегодня не ругайте, что я сумбурно объясняю. Я сама слышу, что безобразие получается. А вы меня понимаете?

— Понимаю, конечно.

— Я начала так легко, шумно. Меня, как будто, несло и обстоятельства помогли: суматоха, переезд, не до церемоний. Я уж думала и дальше так пойдет, но потом, стало старание проявляться, естественности поубавилось, а я не хотела, чтобы это заметили, еще больше старалась, и так по кругу… Но я же не притворяюсь, мне действительно интересно… Что же делать?

— Не улавливаю сущности твоих огорчений. Некоторая натянутость при первом знакомстве вполне нормальна. Десяти дней не прошло! Но ты не к естественности стремилась, хитренькая, а к иллюзии уже сложившейся дружбы. Что, поймал?

— Поймали, — удивилась Саша. — А вот еще парадокс! Мне с мальчиками легче, чем с девочками. У девочек какие-то более сложные переплетения.

— На головках, косички называются. — Не меняя серьезного выражения лица, подсказал он.

— Виконт! Я душу имею в виду…

— Ах, душу! Прости, пожалуйста.

— Мальчики прямее, откровеннее, шире, честнее, если хотите. Но все — настоящие, новые люди. Мы о фронте говорили, об армии. А девочки… там одна красивая такая. Вот вы говорите часто: «красота — относительное понятие». А тут — абсолютное: лицо круглое, глаза голубые, коса — золотая, кожа — белая с розовым…

— Канон, одним словом. «Кругла, красна лицом она…». Знаешь, Александрин, нетривиальная красота, если трогает, то глубже. Так чтó, про абсолютную красавицу со сложными переплетениями?