Третья истина

— Да-а-а-с. Хотел интригу потянуть, но раз это вам без меня известно… Да, в тот вечер фортуна отвесила шлепок злосчастному юноше. Он умудрился с дурных глаз вызвать на дуэль стрелка не просто хорошего, а выдающегося. Бывавшие с ним на охоте, рассказывали, что с большого расстояния он попадал в глаз жертве, почти не тратя времени на прицел.

— И что же, он Поля ударил?? По лицу??? — Саша просто не могла себе такого вообразить.

— Господин Шаховской не пошевелился, напротив, руки за спину спрятал и… хотите верьте, хотите нет, как бы взглядом остановил, ну, может, два, три слова тихо произнес, — он покосился на Сашу, но та молчала, не смогла представить, да и разволновалась уже сверх всякой меры. — В общем, фертик наш руку-то поднял, а ударить — не решился… А господин Шаховской, когда офицерчик поник, визитку ему дал и сказал, де мол не хочет обижать его отказом, и, если завтра, проспавшись, он вызов повторит, то готов быть к его услугам, но поспать порекомендовал основательно. И в довершение такой великолепной улыбкой офицерчика одарил, что дамы зааплодировали.

Саша перевела дыхание. А что бы Виконт сделал, если бы поручик его ударил? И тут же поняла с такой достоверностью, словно прочитала, — он был уверен в силе своего воздействия, знал, что тот — не осмелится.

— Антракт длиною в ночь, и действие второе, — объявил Аркадий Игоревич. — Место действия — дом офицерчика. Он просыпается назавтра, действительно поздно, добрые товарищи по полку объясняют ему, что раз обидчик — он, стало быть, первый выстрел — за противником. Это значит, поручик, будет гарантировано отправлен на тот свет. И в юношеской впечатлительности живописуют ему хищную многообещающую улыбку противника.

— Никогда! Никогда Поль не убил бы даже глупого задиристого щенка! — выкрикнула Саша. Аркадий Игоревич недовольно отмахнулся и с театральным пафосом продолжал:

— И последняя, но самая едкая, капля! Поручик разглядывает визитку и обнаруживает, что господин, не кто иной, как тот самый Шаховской, о чести познакомиться с которым он мечтал больше всего на свете… Друзья, действительно не на шутку встревоженные, умоляют написать покаянное письмо — и не ходить. Юнец перепуган, уничтожен, он в отчаянии, но все-таки считает уклонение — полным позором, а себя — достойным смерти. Он причащается, пишет прощальное письмо мамаше, и отправляется с другом, которого просит быть секундантом, к Шаховскому. Там лепечет, что он обязан повторить вызов, но перед этим он извиняется за то, что наговорил вчера с пьяных глаз. И вы знаете, что сделал Шаховской?

Саша прекрасно понимала, что, конечно же, Виконт стрелять не стал, но, не желая портить самолюбивому рассказчику эффект, промолчала.

Аркадий Игоревич выдержал паузу и торжествующе сказал:

— Он юнцу наставительно так заметил: «Мой вам совет, поручик, определите для себя ту меру пития, когда вы еще совершаете поступки, за которые не приходится извиняться, протрезвев. И — прощайте, всего вам наилучшего.» Руку первым подал — и все! Ни слова о дуэли. А ведь это редко кто осмелился бы сделать! Простить публичное оскорбление мог либо трус, либо небывало самоуверенный человек! Вернее даже, беспредельно уверенный в себе и своей репутации.

Саша прикинула — да, Виконт мог так сказать и сделать… четче бы сказал, наверное, но по сути именно так. Совсем уже без голоса, Аркадий Игоревич завершил:

— Мать, а она, слава Богу, письмо сына получила, когда все уже было в прошлом, не то, наверное, скончалась бы на месте от разрыва сердца, не единожды мне эту историю рассказывала, и обязательно добавляла, что с тех пор она сына пьяным не видела вообще. Илларион Ипполитович правильно тут вспомнил, я тогда очень господином этим интересовался, Шаховским. Любопытно было б разгадать, так сказать, загадку его колоссального самообладания, влияния на людей, на того же поручика… на дам, наконец.

Саша уже готова была сказать, что разгадать это он вряд ли смог бы, даже после многолетнего знакомства, но Илларион Ипполитович вернулся к цели их визита:

— Смею сказать, Саня Шаховская имеет, в дополнение к своему, как вы имели случай убедиться, разностороннему образованию, и волю, и характер, очевидно, воспитанные им. Это к вопросу об ее хрупкости.

— Да-а… — в задумчивости протянул завклубом. — Незаурядная личность ваш дядюшка… Ведь он вам дядя?

— Сводный, — прошептала Саша. В такую минуту она, как ни странно, впервые в жизни, назвала самым точным образом их семейные связи.

— Сейчас за границей, конечно? А вы, получается, застряли здесь?

— Почему вы так думаете? — мысль о загранице никогда Саше в голову не приходила. — Нет, нет, этого не может быть… Это исключено совершенно. Он всегда в России жить хотел, здесь, в Петрограде, — голос ее задрожал. Вдруг на самом деле?..