Третья концепция равновесия

Н. У: Запираемся, значит, (к Фомичу) А вы что имеете сказать?

(Обвиняемый Фомич хранит молчание. Неодобрительный гул трибун.)

Н. У: Очень содержательная речь. Обвиняемый Лукреций, а позвольте полюбопытствовать, что это свидетели докладывали по существу находившегося в ваших конечностях, там, на Пунктах Управления. Что-то это с известными механизмами уж больно неотождествимо.

О. Л.: Я ж говорю, не было меня там. Но если вы об инструменте, так это только Локальный Пространственный Тормоз, больше нечему.

(Тишина на трибунах. Слышна реплика Эксперта от Защищения: „Вот идиот“.)

О. Н.: А эта хреновина что, как-то отягощает?

Н. У: Именно! Вот он, кончик той самой веревочки. И без экспертов разобрались. Юридическая психология, это я вам доложу… Да, так что мы теперь имеем? Не могли бы вы, Обвиняемый Лукреций, прояснить принцип действия этого самого Локального Пространственного Тормоза?

О. Л.: Прояснить? А чего там, пожалуйста…»

«…Нападатель Управления: Достойный Триумвират, уважаемые слушатели и наблюдатели, позвольте мне обобщить.

Г. К.: Как я понимаю, Официальное Заключение?

Н. У: Оно самое.

Г. К.: Обобщайте.

Н. У: Спасибо. Итак, рассмотрев вопрос, внимательно изучив свидетельские показания, показания обвиняемых, а также результаты экспертизы…

Э. К.: Позвольте, моего заключения еще не было.

Н. У:…категорически заявляю. Обвиняемые безусловно виновны. И виновны по всем пуктам обвинения, как-то: злоупотребление служебным положением; предательство дела Равновесия; необратимое макроскопическое вмешательство в Величайший Второй Закон; и так далее. Не буду утомлять Триумвират. Всего этого вполне достаточно для распыла Обвиняемых.

Г. К.: Общественному Нападателю есть что добавить?

О. Н.: А как же! Насчет пьянства в Секторе — так это клевета. Попрошу включить в пункты Обвинения. Да-да, мы будем их судить за клевету! И за их моральный облик! Вон тот хмуроик, молчальник, все молчит, не уважает! А мы что ж, мы чужды насилия. Не уважает и не надо. Я не в обиде. Было б на кого. Вот. И из всего мною сказанного следует, что оба Обвиняемых достойны распыла со всеми вытекающими из этого последствиями!

Г. К.: А что скажет Достойнейшее Защищение?

Защититель от Фомича: Достойный Триумвират! Я не стану оспаривать умопостроения уважаемого Нападения. Они слеплены из свидетельских показаниях сомнительного, заметим, достоинства, как это хорошо показал Эксперт (изгиб в сторону Эксперта Ооноора Опайяканайяяла). Но с каких это пор в расчет принимаются какие-то там показания, пускай даже и безупречного свойства, когда имеются несомненные доказательства присутствия Обвиняемых не где-то там в звездных далях, да еще во множественном числе, а на своем трудовом посту, пусть даже и в нерабочее время, что, заметим, только делает им честь. И то обстоятельство, что показания Приборов Локализации в Снуте с юридической точки зрения безусловно и неопровержимо указывают на присутствие моего подопечного в Тускале Управления, доказывая тем самым невозможность нахождения в каком-либо ином месте, что бы нам тут ни талдычило Нападение о размножениях, полностью его оправдывает. Требую освобождения Обвиняемого Фомича из под Стражи в зале Консилиума!

О. Л.: А я?

З. Ф.: От защищения не надо было отказываться. Впрочем, я присовокупляю и вас, Обвиняемый Лукреций, согласно юридического принципа непрерывности обвинения, влекущего за собой общую процессуальную непрерывность.

Г. К.: Ну, что ж. (обращаясь к помощникам) Я, думаю, нам пора посовещаться, как полагаете? (помощники согласно перемигиваются)…»

Лирическое отступление

Этим утром, утром последнего оборота заседаний Консилиума, Ооноор Опайяканайяял пребывал в необычном, необузданно приподнятом расположении духа. Не будет преувеличением сказать, что Ооноор Опайяканайяял ликовал.

— Неопровержимо! — восклицал он, курсируя между окном и впускателем своего огромного кабинета, обставленного, впрочем, весьма аскетически. — Ведь неопровержимо же! Без сомнений! Конгениально, неравновесность меня дери! Тысячу клюпов вам в гляделки, не будь я Ооноор Опайяканайяял!

Это могло означать лишь одно — речь шла ни много ни мало как о материализации смысла жизни. Об этом пели птицы в саду, возвещал необычайно чистый и прочный восход светила, мягкое шелестение теплого ветерка жизнеутверждающе сообщало — наконец-то. Да, наконец, удалось все то самое — удалось создать теорию, неопровержимость которой ему же и удалось доказать.

О том же, что ее способен не то что опровергнуть, но даже хотя бы постичь кто-либо еще, не могло быть и речи. Тень кромешной безнадежности накрыла мирно отдыхающий Консилиум.

«Четвертый оборот заседаний.

Г. К.: Вот что мы имеем. Пора бы конечно переходить к Окончательному Решению Триумвирата, но протокол понуждает нас выслушать официальное мнение Эксперта Консилиума. А посему, уважаемый, извольте проследовать на подиум.