Мадмуазель Мари Фарин была первым иностранцем, приехавшим «по линии культурного обмена», — как тогда говорили, — в педагогический институт, где работали родители. Я учился в четвертом классе, не знал, что такое «культурный обмен», но, услышав слова отца, попытался представить эту самую «линию». У меня получились гладкие блестящие перила, они начинались от Эйфелевой башни, а кончались в нашем городе. Мадмуазель Фарин поднялась в лифте на вершину башни, села на эти перила, завизжала от восторга и поехала вниз. Так она оказалась у нас.
Для института ее приезд стал событием, до нее по такой линии никто еще не приезжал. И всем хотелось на нее посмотреть. Однажды, стоя возле институтской раздевалки, я слышал, как одна студентка говорила другой: «И что находят в этих француженках? Смуглая, худая и подстрижена как мальчишка».
Когда мадмуазель Фарин на собрании кафедры знакомилась с преподавателями, она рассказала, что ее учителем в колл
Из этого можно было заключить, что учитель мадмуазель Фарин обладал своеобразным чувством юмора. Но на некоторых слушателей ее рассказ произвел совсем не то впечатление, на какое она рассчитывала. Рядом с институтом, в соседнем переулке, находилось здание областного КГБ. Соседство было случайным, но символичным, как бывает символичным все случайное. Человек из этого ведомства по-соседски сидел в преподавательской, когда мадмуазель Фарин знакомилась с сотрудниками кафедры. И в КГБ решили, что она может быть агентом белой эмиграцией, которая хоть и состарилась давным-давно, но, невзирая на возраст, не устает вербовать молодых француженок для известных целей. Полной уверенности, что мадмуазель Фарин — агент, не было, но на всякий случай решили ограничить ее передвижение. На следующий день мадмуазель вызвали в деканат. Декан сообщил, что, если она захочет выехать из города, нужно будет написать просьбу на его имя, и обязательно упомянуть, куда она едет и зачем. Просьбу рассмотрят и в трехдневный срок дадут ответ.
После этого у них завязалась переписка. Она носила односторонний характер. Не знаю, будет ли она когда-нибудь опубликована. Читая переписку знаменитостей, кажется, что ее авторы знали: со временем их письма напечатают отдельным томом. Допускали такую возможность, все время держали это в голове, им было небезразлично, как они будут выглядеть в глазах потомков. В письмах людей не знаменитых часто можно встретить такое, чего не найдешь, скажем, в письмах Пушкина к графу Бенкендорфу.
Мадмуазель Фарин писала на французском, декан переводил текст на русский и отсылал с курьером перевод в соседний переулок. В первом письме она сообщала, что не может купить в нашем городе сковородку и эмалированную кастрюлю. Поэтому хочет съездить в Москву, где надеется успешно решить эту проблему. Она признает, что допустила легкомыслие, не позаботившись заблаговременно об этих предметах. Но ее может извинить то обстоятельство, что она первый раз в России, впечатление о которой составила по художественной литературе XIX века и по рассказам своего учителя, много лет назад покинувшего родину. Поэтому она не знала, что в Советском Союзе эти предметы являются редкостью. Если она еще раз когда-нибудь приедет в наш город, то привезет сковородку и эмалированную кастрюлю из Франции.
Декан перевел письмо и отправил по назначению. В соседнем переулке над ним долго не раздумывали. Через час курьер принес оттуда новую сковородку и письмо в конверте без обратного адреса. Сковородка предназначалась мадмуазель Фарин, письмо — декану лично. Оно было по-военному кратким. В нем сообщалось, что эмалированная кастрюля будет доставлена в трехдневный срок.
— Я видел эту сковородку, — сказал отец. — Она стояла у декана на столе, а сам он сидел и грустно на нее смотрел. Не знаю, о чем он думал в этот момент.
— И что, — спросила мама, — он не постеснялся вручить ей сковородку?
— Он не знал, какова будет реакция на этот дар, — ответил отец, — что мадмуазель сделает, после того, как сковородка окажется в ее руках. Поэтому он препоручил сковородку лаборантке кафедры, сказался больным и ушел домой.
Через два дня строго одетый молодой человек принес в институт большую эмалированную кастрюлю с крышкой и молча поставил декану на стол.
— Она не заказывала с крышкой, — раздраженно сказал декан.
— Крышку можете оставить себе, — ответил молодой человек, повернулся и ушел.
— Наглец, — сказал декан после того, как молодой человек закрыл за собой дверь.
Судя по всему, за кастрюлей ездили в столицу.