Третья Мировая война: нерасказанная история

- Это просто привычка — пожав плечами, ответил Малинский. — В любом случае, не имеет значения, как мы обращаемся друг к другу. Что мне сейчас приходит на ум, так это различие наших точек зрения — все или ничего. Я считал, что мы не должны использовать ничего. Вы полагали, что мы должны были использовать все. Я не думаю, что кто-либо из нас был прав. Я думаю, мы оба понимали, что как только ядерное оружие будет применено, не останется никакой возможности — как бы не расчитывали на это неуправляемые народные массы на Западе — для какого-либо контроля над его использованием.

- Использовать все, что есть в твоем распоряжении — традиционный русский способ ведения войны. А не не использовать ничего. Это сейчас не важно. То, что случилось на самом деле, было действительно невероятным решением. Это было ни то ни се. Мы не использовали весь арсенал, мы не воздержались от его использования. Вместо этого мы уничтожили важный город (хотя и не столицу: нужно было показать, что мы решаем это) важной страны-члена НАТО одним мощным ударом, а затем запросили переговоров с Соединенными Штатами. Это было почти что невероятным. Я всегда думал, что у Старика поехала крыша…

- Ты когда-либо об этом говорил? — Спросил бывший верховный идеолог Партии.

- Нет, конечно же. По той же причине, что и ты. Даже впав в маразм, он держал все в своих руках.

- Там, где я вырос, говорили так: никогда не начинай путь, если не собираешься идти до конца. Если позволишь себе сойти на середине дороги и остановиться на достигнутом, это принесет тебе большие проблемы.

- Это именно то, что привело нас сюда, — сказал бывший министр обороны маршал Настин.

Через окошко высоко в стене за тяжелой железной решеткой побледневшая темнота ночи возвестила о приближении рассвета.

- Осталось мало времени, — сказал Малинский.

Он даже не успел договорить это, как в коридоре раздался звук сапог, а в замке загремел ключ.

Это были хорошие времена. Трудные, но хорошие. Теперь все было кончено.

Дверь камеры открылась

- Ну, — сказал голос. — Пора[181].

ПОСТ-ПОСТСКРИПТУМ

Дмитрий Васильевич Макаров нашел отца Некрасова, как только смог. Это заняло некоторое время. Советских военнопленных после сдачи охраняли слабо, политика западных союзников предполагала их быстрый, но контролируемый роспуск. Для многих из них не было большого стимула уходить из районов сосредоточения. Там была в свободном доступе еда, которой было очень мало «на свободе». Значительная свобода передвижения была разрешена, однако неизбежно встречала длительные задержки, так как нужно было перемещать огромное количество бывших солдат армий стран Варшавского договора. В последнее время для этого максимально использовался их собственный транспорт.

Солдаты и офицеры были собраны в тех районах, где были взяты в плен, так что командование их дивизий также относительно сохранялось по крайней мере временно. Тем не менее, в том, что Макаров нашел нужного человека, было больше удачи, чем хорошей организации. Это был Борис Иваненко, механик-водитель БМП Некрасова. Макаров узнал, что он остался в живых. Дмитрий Васильевич узнал от него о многих погибших в его батальоне. Старый старшина третьей роты Остап Беда, с которым Андрей поддерживал близкие отношения, например, был мертв. Маленький Юрий пропал. Однако, прежде чем Борису Иваненко, прежде, чем он нашел транспорт до своего дома в Полтаве на Украине, было время спокойно рассказать Макарову о многом. Однако, прежде, чем он нашел транспорт, чтобы вернуться в свой украинский дом в Полтаве, Борису Иваненко было о чем рассказать Макарову в спокойной манере. Он был близок к Некрасову. Это была довольно слабая близость, но это были отношения, в которые имело место понимание и сочувствие. Оба они ощущали одно и то же. Борис говорил как сострадательный и чувствительный молодой человек и хороший профессионал, хотя и он, казалось, все больше и больше страдал под тяжестью поглотившего их всех безумия. Бывший механик-водитель БМП иногда опасался за свой рассудок. То, что Макаров услышал, сильно взволновало его.

Борис все еще имел при себе солдатский вещмешок, в котором солдаты и офицеры носили некоторые запасы сменной одежды и личных вещей. В этом мешке было все, что Борис подобрал с тела Некрасова после того, как его убило снарядом, выпущенным из пушки американского ударного вертолета. В мешке была вся сумма отдельно взятой жизни на поле боя. Борис передал это скудное, но очень личное содержимое Макарову.