Третья молодость

Очень быстро между пани магистершей и Славеком возник конфликт, отразившийся на безвинных жертвах. Деталей не помню, зато последствия забыть невозможно. Целый месяц лошади стояли в стойле, закрытом на ключ, их никто не выводил, а кормили овсяной соломой. Славек пребывал в отчаянии, но справиться с ситуацией не умел, вломиться в стойло не решался. Различные перипетии сложились столь идиотски, что просто в голове не укладывается. Действовал Славек вяло и неумело и, кажется, ограничился тем, что впал в отчаяние, пока до него наконец не дошло, что обожаемая Фрезия того гляди сдохнет. На взлом стойла в присутствии комиссии он уже решился, однако для этого требовался ветеринар. С самого начала его лошадьми занимался доктор Оконьский. Между прочим, он жил в то время на территории служевецкого ипподрома. Фрезию он знал с рождения, и при взломе замка его присутствие было необходимо.

Когда мы приехали на ипподром, Славек сидел на скамейке около дома доктора. Не поручусь, удалось ли мне подавить раздражение. Во всяком случае я спросила, почему он тут сидит и что вообще происходит?

Доктора Оконьского не оказалось дома, и никто не знал, где его искать, посему Славек ждал. Задницей прирос к скамье и готов был ждать до скончания века, с тупой удрученностью, без единой мысли в голове. Марек пытался добиться от него решительных поступков, но педагогические приемы тут явно не годились, я их отмела. Впрочем, Марек быстро понял: пока Славек сдвинется с места, успеют передохнуть все лошади на свете. Мы занялись проблемой сами и нашли жену доктора, сообщившую, что доктор завтра в восемь утра уезжает в Англию. Домой вернется, только чтобы собрать вещи, а в данный момент пребывает где-то в конюшне под Варшавой. Славек, правда, готов был броситься под колеса стартующего самолета, однако нам такой способ представлялся не наилучшим выходом из положения.

Кто-то подсказал, где находится доктор, и я рванула туда. Солнце клонилось к закату. Доктор Оконьский, проинформированный мною о положении дел, очень забеспокоился, оставил осматриваемых лошадей и сразу же поехал к пани магистерше.

Запертые лошади находились в состоянии, которого описывать не стану – от одного только воспоминания мне делается плохо. Славек поплакал – реакция естественная, но абсолютно бесполезная. Доктор рекомендовал терапию. С пани магистершей так или иначе предстояло порвать всякие отношения; если мне память не изменяет, она продала свое хозяйство, а новому владельцу о лошадиной истории было невдомек. Во всяком случае, другое место уже намечалось. С помощью Марека Славек выторговал маленькую конюшню у крестьянина в Трускаве, под Кампиноской пущей. Лошадей надлежало туда транспортировать. Переход был им не по силам, так что срочно понадобился фургон.

Я сама уже не входила в подробности – у Славека тоже полно знакомых в Служевце. Подстегнутый состоянием любимой Фрезии он сумел-таки договориться, и лошадей перевезли на новое место. Когда я под вечер приехала в Трускавь, потная Фрезия еще нервничала, у нее поднялась температура. Но к счастью, на следующий день все прошло. Зух (во-первых, мерин, во-вторых, старше) перенес путешествие спокойнее.

Разумеется, уже через месяц лошади обрели хорошую форму и поправились. (Фрезия даже слишком, а в результате расхлебывай я.)

Марек со Славеком отстраивали небольшую конюшню и сидели на крыше, невеста Славека объезжала лошадей и уехала на Зухе. Фрезия осталась в конюшне одна, а к одиночеству она совсем не привыкла и требовала общества. Не помог сахар, она даже не взглянула на свежую морковку, совсем обезумела и ржала так, что эхо разносилось по окрестным лесам. Пытаясь разнести строение, Фрезия била в стену задними ногами. Деревянный желоб попался ей под копыта – она разнесла его в щепки, норовя выпрыгнуть в маленькое окошко. Когда она зацепилась передней ногой за лестницу на сеновал и повисла, я помчалась за помощью – своими силами лошадь мне не поднять, а Фрезия того гляди сломает себе ногу. Вывели ее во двор – продолжала буянить. Славек боялся к ней подойти. Вот тогда-то энергично вмешался Марек; сумел придержать ее за морду и положить руку на шею. За десять секунд дикая фурия обернулась кроткой овечкой. Эту метаморфозу я наблюдала собственными глазами.