Третья половина жизни

– Значит, сядешь. Всё, разговор окончен.

В мембране зазвучали гудки отбоя.

– Слышали? – спросил Эдик, положив трубку.

– Слышали, – ответило начальство. – Ну и жлобы там у вас в Норильске! Пусть пропадает. Никакого уважения к человеческому труду!

Кончилась эта история хорошо. Погоду дали, борт выпустили, яйца не успели замёрзнуть.

В этом сюжете просматривалась динамичная драматургия. Это хорошо. Но это единственное, что было хорошо. Остальное никуда не годилось. Голодная Воркута, жуликоватое местное начальство. Да и норильская торговля выглядела не лучшим образом. На ЦТ это ни за что не пройдёт.

И тут меня осенило. Да не яйца везёт молодой экспедитор, а цветы, тюльпаны к восьмому марту. А местное начальство хочет, чтобы цветы остались в Воркуте. Чтобы дарить их передовым работницам. А что торгуются, так почему не поторговаться?

Ай да я, ай да сукин сын!

Телеспектакль получился, он назывался «Транзит на Север». Его не раз показывали по Центральному телевидению. И никто не спросил: а правда ли, что тюльпаны в Норильск возят самолётами? Даже в Норильске об этом не спросили. Тогдашний телезритель привык, что по телевизору всегда врут. Нынешний, впрочем, тоже. К этой привычке и я приложил руку.

Борьба за свободу всегда требует жертв.

XI

С начала 80-х годов я перестал писать прозу, переключился на драматургию. Не только потому, что в пьесе всего 60 страниц, а кормит она, если пошла, не хуже, чем романный кирпич. Главная причина была в другом. Проза всё больше становилась тематической, социально-ориентированной и непременно несущей позитивный заряд. Театр оставался единственной нишей, где ещё ценилось качество. Ни за какую взятку главный режиссёр не примет к постановке пьесу, в которой актерам ничего играть, а директору нечем привлечь зрителя. Социальная ориентированность требовалась и здесь, но играла второстепенную роль.

Министерство культуры старалось контролировать молодых драматургов. Периодически проводили семинары, на которых известные драматурги оценивали их сочинения. Молодые драматурги были не такими и молодыми. В отличие от прозаиков и поэтов, средний возраст у них был около сорока лет. Семинары проводились в подмосковных домах творчества Литфонда, попасть на них считалось удачей. Плохо ли пожить почти месяц на всём готовом в уютных коттеджах среди умиротворяющей среднерусской природы, когда не отвлекают никакие домашние дела? Сиди себе и пиши, а написанному сразу дадут профессиональную оценку.

Однажды на такой семинар попал и я. Он проходил в подмосковной Рузе. Я закончил новую комедия и прочитал её ребятам, собравшимся у меня в комнате. По их реакции понял, что она получилась. Позже у комедии был большой городаж, она шла в семидесяти театрах. Чтение естественным образом закончилось выпивкой. Я был в ударе, много говорил и видел, что меня слушают.

К одному из участников семинара, драматургу из Красноярска, приехали из Москвы на выходные две подруги. Одна, лет двадцати пяти, неброской внешности, вторая помоложе, яркая крашеная блондинка с длинными ногами и выразительной фигурой. Звали её Еленой. В конце вечера он сказал:

– Оставь Ленку у себя. Она на тебя запала. А мне они двое ни к чем у.

Она осталась, без всякого стеснения разделась. Я никогда не изменял Лизе и был ошеломлен её свободой и умением вести себя в постели. В понедельник утром я отвёз подруг в Москву. Елена работала секретаршей директора станции юннатов в районе ВДНХ, жила на территории станции в одноэтажных деревянных постройках для обслуживающего персонала, состоявших из комнаты и небольшой кухни.

Я вернулся в Рузу и понял, что меня неудержимо тянет к Елене. Это продолжалось и после окончания семинара. Не знаю, что это было, кризис среднего возраста или что-то другое, но у меня снесло крышу. Я пользовался любым предлогом, чтобы вырваться к ней и остаться у неё. Целыми днями колесил на машине по Москве, сшибая рубли и трёшки со случайных пассажиров, а вечером привозил ей деньги. Дома врал, оправдывая свои отлучки, не очень заботясь о правдоподобности вранья, и заставлял врать друзей, покрывая меня.

Елена была из Пятигорска, невинность она потеряла лет в четырнадцать, и это, по её словам, ей очень понравилось. Прямой путь ей был в валютные проститутки, и позже она прошла его до конца. Но тогда она была только в начале пути, держалась за работу, училась на вечернем отделении в полиграфическом техникуме. Насчёт меня она не строила никаких планов, я для неё был случайностью, каких много в жизни. Приезжая к ней на станцию юннатов, я часто обнаруживал в её комнате следы присутствия других мужчин. Это приводило меня в бешенство, я давал себе слово, что приезжаю к ней в последний раз, но обещание быстро забывал.

Так продолжалось месяца три. Лиза делала вид, что ничего не замечает, но однажды, когда я вернулся под утро, застал её сидящей на кухне с осунувшимся лицом и больными глазами.

– Где ты был? – спросила она. – Только не ври.

– Давай поговорим завтра, – попросил я.

– Ладно, поговорим завтра.

Назавтра она спросила:

– У тебя появилась другая женщина?