Третья правда

- Если по совести опять же, не решился б я на такое дело, если б не оказия... В папаню моего все это дело клином упирается. - Почесал в затылке. - Ты пей, Ваня, чай тебе сейчас как лекарство! Это, значит, как было. Стояли мы с батей тогда, в двадцатом, в этой, в Широкой пади. Под осень уже дело было... Батя-то мой и от красных и от белых отмахался и меня уберег. Пущай, говорил, они бьются промеж собой, а наша правда - третья. Так вот и говорил - третья! Ничего был мужик, ага. В тот день, помню солонцы мы с ним новые мастерили; только к зимовью вернулись, вдруг собаки - в лай. Чихнуть не успели, а нам в рожи со всех сторон винты! Белые, стало быть! "Кто такие?! - орут. - Партизаны? Красные?" Я - в сопли, батя тоже ростом присел. Требуют, значит, дорогу на Иркутск, к монголам уходить... С Широкой, сам знаешь, любой ручей туда выводит... Чужие, значит, тайги не знают... Батя, когда языком справился, говорит им: "Любой тропой идите - на Иркут придете!" Подходит вдруг такой высокий, с усами, самый главный из них, смотрит на моего отца, как подраненная лосиха, и говорит: "Нам надо за большой порог кратчайшим путем и до темноты. Выведешь... - тут он оглянулся, подозвал мальчишку-офицера, приказал чего-то. - Выведешь, говорит, - вот это будет твое! Не выведешь - расстреляю!" - Селиванов поднялся, подошел к стене, снял ружье. - Вот это самое ружье и показал бате. У того так глаза и забегали. Через час, - говорит, - за порогом будете, ваше благородие! Главный в меня пальцем ткнул: "Сын? От мобилизации прятал?" Батя ему то да се. Он махнул рукой. "Сын с тобой пойдет! Обманешь - обоих расстреляю". Вывели мы их на порог Березовой падью. Я от страху чуть не помер. Шлепнут, думал, чего им, дело привычное! Ан нет! Пришли. Главный ружье бате в лапы. "Пошел, - говорит, - назад!" Назад шли - пулю в спину ждали... Обошлось! К зимовью пришли потемну. Батя полночи с ружьем этим обнимался. - Селиванов погладил ложе, провел ладонью по стволам. Барское ружье! Ишь чего, серебро раскидали, баловство! А батя того и обнимался с ним, что знал будто, что попользоваться не придется... Утром только проснулись, за окнами - собаки... И снова нам винты в рожи. Красные, значит. За теми, белыми... Опять же главный батю за грудки, пистолет в зубы. "Где белые?" Батя трясется. "Не знаю", - говорит по глупости мужицкой. А следов-то вокруг! Папироски офицерские... Выволокли нас на свет Божий... Звездачей вдвое больше, чем белых. Главный в кожанке, глаза опухшие, губы синие - как упырь. Батю трясет, ругается... А мне бугай (вроде тебя) руку вывернул наизнанку и тоже чего-то требует. И повели мы их, значит, за белыми той же самой тропой. А белые за порогом заночевать собирались. Я при случае шепнул бате, дескать, постреля-ют нас первыми, что те, что другие. Батя молчит, а потом шепнул мне тоже кое-что... Селива-нов отнес ружье на место и, уже не спрашивал Ивана, плеснул в кружку самогон. Глаза его блестели, руки тряслись. - На Березовой, знаешь, когда к последнему повороту выходишь, обрыв по леву руку... черемушник там...

Иван кивнул.

- С этого места весь порог просматривается. Они-то ничего не увидели, красные, а мы с батей видим, там они еще. Батя тут меня под локоть, и мы с ним с обрыва и сиганули. Ей-Богу, Ваня, сегодня, когда мой камус за ветку зацепился и я мордой в снег ткнулся, а ты по следу... Два раза в жизни я такой страх имел... До самого низу батя молча бежал, а когда уже ушли, почитай, батя вдруг как заорет: "Попали, ой, попали!" Я к нему. А он стоит на коленях и орет, и ружье дареное обнимает. Потом упал. Промеж лопаток ему пуля вошла. Вот и пер я тогда его по гривам в обход Березовой пади. Мертвого пер. Нет чтоб остановиться да дых послушать... Дурной был. Аж до Листанной пади пер, чуешь, сколько! Там у нас с им тоже зимовьюха хреновенькая стояла. Там и похоронил... - Селиванов приумолк, грустноватыми глазами покосился на лампу. - Ни хрена не светит! Все стекло закоптилось. Ну вот. Продал я дом батин... Ну, это не к делу и тебе без интере-су. Потом кооператив стали сгонять. А потом решили, значит, базу делать. И нашелся же такой сукин сын, что Чехардак посоветовал! Я бы...

- Сам ты сукин сын! - огрызнулся Рябинин. - Я это дело подсказал. Самое удобное место для базы...

Селиванов выпучил глаза.

- Ты!

- Ну я! Если дело делать, то Чехардак самое место! И не жалею, что сказал!

- Ты! - снова ахнул Селиванов. - Дело? Да какое, Ваня, дело? Тайгу поганить - это дело?

- Чего обязательно поганить! Нужен в тайге продовольственный запас, чтоб не бегать по сезону за жратвой.

- Эх, Ваня! - покачал головой Селиванов. - На три года ты всего меня моложе, а мозгой - на десять лет...

- Ты зато больно умный!

- А ты глядел, как эта база строилась?

- Не мое дело - глядеть. Ну, был я поначалу, когда место искали...