Третья причина (сборник)

Иртеньев поспешно обошёл станционное здание и увидел, как на привокзальную площадь выходит со стороны железнодорожного посёлка какая-то делегация, явно пришедшая приветствовать недавно прибывший поезд.

Впереди развевалось знамя из красного кумача, за которым густо шли рабочие в замасленной одежде и картузах. Они громко и дружно пели «Вы жертвою пали в борьбе роковой», заглушая нестройный хор на площади, где кто-то пытался исполнять гимн.

Глядя на всё происходящее, Иртеньев догадался, что поезд стоит, скорее всего, из-за отсутствия начальства. Во всяком случае, военный комендант наверняка скрылся, да и начальника станции, с его неизменной красной фуражкой не было видно ни на перроне, ни на привокзальной площади.

Тем временем толпа как-то сорганизовалась, сбилась вокруг специально сделанного помоста, на который неожиданно выскочил козлобородый человек в полурасстёгнутом пальто. Сорвав с головы шапку, он энергично взмахнул ею, и его длинные волосы жирными прядями рассыпались по вытертому бархатному воротнику.

— Граждане России! Самодержавие пало!! Свобода!!! — пронзительным фальцетом, заставившим Иртеньева непроизвольно сморщиться, выкрикнул козлобородый и дальше, по мнению полковника, понёс сущую ахинею.

Под одобрительный рёв собравшихся оратор то исступлённо выкрикивал лозунги, то начинал бормотать что-то невнятное о всеобщем равенстве и братстве. Ко всему прочему он, время от времени снова срываясь на неприятный фальцет, призывал толпу немедленно расправиться со всеми буржуями, помещиками, генералами и чиновниками.

Из-за этих пронзительных выкриков у Иртеньева постепенно создалось впечатление, что говоривший и сам толком не знает, чего он хочет. К тому же всё, что с такой аффектацией провозглашал козлобородый, просто раздражало полковника, и на его лице сама по себе возникла брезгливая гримаса.

Видимо она была настолько красноречивой, что на полковника начали оглядываться, а торчавший рядом плюгавый мастеровой, до этого с открытым ртом внимавший оратору, вдруг вцепился в рукав Иртеньевской шубы и злобно зашипел:

— Ты чего кривишси, буржуйская морда, чего кривишси?..

Не придав этому значения, полковник вырвал руку, но плюгавый с внезапным остервенением кинулся на Иртеньева и, заорав: — А ну пошли, гад! — потащил его в сторону.

Полковник рванулся, но на помощь плюгавому бросились другие, и через какую-то минуту Иртеньева выволокли из толпы. Дело принимало скверный оборот, и полковник немедленно запротестовал, старательно имитируя иностранный акцент:

— Я нихт буржуй! Я ест социалист фром Америка…

— Чего, чего?.. — плюгавый аж подпрыгнул на месте. — Ты чего несёшь, буржуйская морда?

Мастеровой явно рвался в драку, но упоминание Америки произвело некоторое впечатление, и какой-то работяга, здоровенный дядя в нагольном тулупчике, оглянувшись, остановил плюгавого:

— А ну, погодь!.. Вон товарищ Сегал идёт…

Иртеньев повернул голову и увидел, что к ним спешит довольно молодой чернявый мужчина в форменной тужурке и косо надетом треухе, по всей видимости, специально выскочивший из какого-то помещения.

— Что здесь такое? — резко спросил чернявый, рассматривая Иртеньева.

— Да вот… — начал было плюгавый, но полковник тут же перебил его:

— Я ест американец, may naim is Tomber, я приезжать Россию изучайт soushelist революшн… Я был Япония, работать вместе с мистер Кеннан…

— Кеннан?.. — неожиданно оживился чернявый. — Тот самый?

— Так, — мгновенно догадался, о чём речь Иртеньев. — Он писать книга о России «Сибирь и ссылка»…

— Читал, — коротко бросил чернявый и уже совсем другим тоном поинтересовался: — Как вы здесь оказались?

— Я ехать поезд, потом выходить тамбур и меня толкали прямо в этот… — Иртеньев сделал вид, что подыскивает слово, и только потом закончил: — А да, сугроб…

— Сбросили с поезда?.. Кто? — живо спросил чернявый.

— Так, так, меня бросать с поезда офицер, я говорил с ним, и я думать…

— Ясно, — чернявый кивнул и повернулся к рабочим. — Товарищи, всё в порядке, господин Томбер поедет с нами…

Сегал, как назвал его здоровяк, поправил треух, деловито взял Иртеньева под руку и решительно увлёк его в сторону стоявшего на путях поезда…

* * *

Добравшись до Красноярска, Иртеньев решил задержаться. Надо сказать, для такого решения у него было несколько причин. С одной стороны путешествие в качестве иностранца оказалось не таким уж безопасным, а с другой — воспользоваться своими подлинными документами полковник попросту не решался.

У Иртеньева и в самом деле не было никакой гарантии, что если он снова рискнёт сообщить о себе, некие силы, почему-то очень заинтересованные в его устранении, не повторят свою попытку, но уже с другим результатом.

К тому же езда в поезде, полном солдат, держала полковника в страшном напряжении, не говоря уж о том, что буквально на каждой станции отправление зависело не от расписания или начальника, а просто-напросто от машиниста, с которым Сегал и его подручные, верховодившие эшелоном, договаривались самостоятельно.