Третья пуля

— Потому — то я и хочу, чтобы ты шёл за ним на расстоянии. Возможно, что в темноте он со страху свернёт у реки не в ту сторону, отчего окажется в милях от автобусной остановки. В темноте всё иначе выглядит. Ему положено было пройтись там в темноте, чтобы свыкнуться, но он настолько беспорядочный дурак, что я не могу быть уверен, сделал ли он именно так.

— За нос поведу его, если надо будет.

— Молодец, Джимми. Теперь пошли в «Патио», сядем и отведаем их маргарит.

Так мы и сделали — трое весёлых убийц, хорошо проводящих время в патио «Патио», которому в скором времени суждено было стать местом нашего преступления. Раз уж с делами этого дня было покончено, то нам оставался связующий аспект операции. Я прошёлся по текиле и заказал три водки с мартини, в чём меня поддержал Лон, хоть и бывший сторонником бурбона. Джимми потягивал пиво, развлекая нас историями своих юношеских столкновений с сержантом О`Бэнноном из пятого участка Бостона на севере города, района, бывшего скорее пригородом Дублина, нежели Бэкон-хиллом. Рассказывал он на идеальном диалекте. Вряд ли было на свете хоть что-то, в чём Джимми не был хорош.

Проснувшись раньше всех, я доехал на «Вагоньере» до района Алека, припарковался дальше по улице после его дома и стал ждать, пока он появится. Он, как обычно, опаздывал (этот идиот успел вовремя только один раз в жизни, при убийстве ДФК). Я подождал, пока он свернёт за угол к автобусной остановке и догнал его. Рядом не было никого, кто смог бы услышать наш русский.

— Доброе утро, Алек. Запрыгивай, подвезу.

Он сел, и я тут же развернулся, чтобы не проезжать мимо остановки с ожидающими людьми, избегнув возможности обратить их внимание на то, что жалкого Ли Харви Освальда подбирает огромная американская машина. Крайне необычное зрелище.

— Расскажи мне, чего ты достиг, Алек, — сказал я.

— Я запомнил план. Дважды ходил к «Патио», прошёлся там и привык к освещению. Отстреляюсь отлично.

— Отлично. В начале того вечера мы поставим там старые деревянные ящики. На них можно будет опереть винтовку, чтобы не было лишних сложностей.

— Я отличный стрелок морской пехоты.

Мне было известно, что «отличный стрелок» в морской пехоте — нехитрое достижение, а на «эксперта» он так и не настрелял.

— Я полностью полагаюсь на тебя. Ты прошёл по пути отхода? Не потеряешься в темноте? Я беспокоюсь, как бы ты не сбился с пути по дороге домой, а то тебя арестуют и ты запоёшь, как канарейка.

— Умру раньше, чем заговорю, товарищ, — ответил он в ярости. — Ты можешь рассчитывать на мою любовь к социализму и рабочему классу, так что я вынесу любые фашистские муки — что бы они не придумали!

— Отлично сказано. Такой дух нам и нужен.

Ничего примечательного в дальнейшей дискуссии не было. Он был замкнут и не особенно интересовался тем, что будет дальше. Мы пробежались по деталям, но без особого оживления.

— Не приходили ли из ФБР?

— Нет. Наверное, я наскучил агенту Хотси.

— Как Марина?

— Отлично. Этими выходными увижусь с ней, Джун и младшей дочкой, Одри. И винтовку заберу.

— Проблем не будет вынести её?

— Нет, сэр.

— А ведь когда выйдут новости, Марина увидит, что винтовки нет и поймёт, что ты всё-таки убил его.

— Она ничего не скажет, — заявил он, подняв кулак. — Я в доме хозяин, так что девчонка (он использовал странное русское слово «девушка») меня не предаст.

Мы продвигались по уплотняющимся пробкам, следуя его указаниям, в сторону площади Дили по Хьюстон-стрит уже за рекой. Через пару кварталов мы добрались до цели, и я впервые увидел место работы Алека с вывеской «Hertz» на углу крыши. Не помню, уделил ли я внимание этому, поскольку в тот момент площадь Дили и книгохранилище Техаса ничего не значили для меня, так что не стали откровением и не вызвали замирания сердца. Книгохранилище было большим, уродливым зданием на краю муниципального парка — ничем не примечательным кирпичным сооружением шести-семи этажей в высоту. Машины пролетали мимо, а все соседние здания были такими же обыденными, как и сам треугольный газон, являвший собой площадь Дили. Я сожалею о множестве вещей, сделанных мною в несколько следующих дней, и в том числе — не в первую очередь, но всё же среди них — о том, что я превратил такую соринку в глазу, как книгохранилище, в святыню, которой никогда не суждено быть снесённой.

— Вот здесь.

— Я сверну здесь, чтобы тебя не увидели выходящим из машины. Да, и план верни!

Он залез в карман куртки и достал план — единственную вещь, которой касались мы оба за исключением коробки с патронами. Я знал, что сожгу его при первой возможности.

Высадив его на углу Мэйн и Элм,[212] я свернул налево и проехал в тени книгохранилища по слегка изгибающейся Элм в сторону тройной эстакады, до которой было около ста ярдов, миновав ещё более известный травяной холм в шестидесяти-семидесяти футах справа. Во все последующие годы я неизменно улыбался единственной улыбкой, которую вызвала у меня эта операция, глядя на толпы лунатиков, считающих, что этот маленький зелёный холм всё объясняет.