Третья пуля

— Взведён, но перезарядить нечем.

Не меняя позы, не поворачивая головы и не выражая напряжённым телом никакой нервозности, Стронский, смеясь как и прежде, пожал руку Суэггеру. Тот ощутил, как нечто тяжёлое скользнуло в карман его пиджака и понял, что это был восемнадцатизарядный магазин для его пистолета ГШ.

— Тут негде укрыться, — весело продолжал Стронский, — а у них, я уверен, калаши-малыши.[108] На счёт «три»— валим их и ломимся за скамейку в укрытие.

Суэггер знал, что примерно в шестидесяти футах позади них располагался Сталинлэнд. Ряд за рядом каменных дядюшек Джо[109]

с мудрыми глазами, проницательными лицами, усами, струящимися, как Дон и волосами столь же густыми, как пшеничные поля Украины.

— Я прикрою, ты беги. Скройся в Сталиных. Хорошее укрытие: можно двигаться, Сталины укроют от пуль, а ты можешь отстреливаться. Посмотрим, как они пойдут на нас вооружённых, спокойно стреляющих из укрытия.

— Давай, валим их, — ответил Суэггер.

— На мой «раз»: три, два, раз!

После затянувшегося ожидания всё наконец-то завертелось. Измайловская убойная группа сидела за Третьяковкой в лимузине «Мерседес»: блестящем, чёрном автомобиле-монстре с тремя рядами кожаных сидений, пахнущем новой машиной и духами, как будто бы тут только что была женщина. Но не сейчас. Двое спереди, двое посередине, двое сзади. Мощные, опытные люди, которые убивали всю свою жизнь — сперва в Спецназе, затем в бандах, а теперь в качестве бойцов измайловской группировки. Жизнь их была роскошной — они имели всё, о чём мечтал парнишка Буревестник-пять: и шлюх, и кокаин, и шик. Лица их были невыразительными, глаза — небольшими и тёмными, в волосах седина, их широкие скулы выдавали славянское происхождение. Каждый весил около двухсот фунтов,[110] мог легко справляться с собственным весом и был экспертом «Системы боевого самбо», смертоносного русского боевого искусства. Все они были покрыты шрамами, кулаки их были сбиты, руки порезаны — память о погибших в далёких, холодных местах. Были и более свежие отметины ночных клубов и узких улиц. Они внушали страх одним своим видом, и их безупречно пошитые костюмы с чёрными рубашками — такие же чёрные, шоколадные либо тёмно-синие — сигнализировали всему миру посторониться.

У каждого была штука, которую часто неверно называют «Криньковым»[111] или «кринком» в просторечии — излюбленное оружие Усамы бен Ладена под конец его жизни, к которому он, наверное, тянулся, когда шестой отряд «Морских котиков» проколол его воздушный шарик (эти парни много подобных дел сделали). Это был короткоствольный вариант АК-74 с большим, как будто бы раздутым пламягасителем, складным прикладом, сейчас сложенным к левой стороне ресивера и причудливым, изогнутым магазином оранжевого оттенка, в котором сидели тридцать высокоскоростных патронов калибра 5,45мм со стальным сердечником. Каждый «кринк» висел на ремне под тяжёлым пальто «Армани», которые носили бойцы, а в каждом вместительном кармане было ещё несколько магазинов.

Новости добрались до лидера группы по мобильнику, на звонок которого он ответил обычным небрежным языком без намёка на волнение: для профессионалов, которыми они были, в предстоящем не было ничего нового.

— Олег, подтверждаем. Они на лавке у Дзержинского. Вы готовы?

— Идём, Медведь-Папа, — ответил он, толкнув водителя.

Из-за спины до его ушей долетел любимый звук: клацанье взводимых затворов, летящих назад и досылающих патрон, тем самым приводя оружие в боевое положение. Сам он поступил так же, ощутив лёгкую дрожь оттянутого назад затвора, пропустившего патрон из магазина вверх на освободившееся место, затем толкнувшего патрон вперёд в патронник и одновременно зацепившего ударник за спуск. При этом он отдал команду своим людям, как не раз делал это в горах:

— Оружие к бою, бить очередями!

— Готовы, — донеслись разрозненные ответы.

Тяжёлая машина завелась, но не бросилась в поток. Как и в любом деле — поспешай медленно, а водитель измайловских был столь же опытным профессионалом. Он мягко влился в уличное движение, ускорился, прошёл повороты, соблюдая все правила и через несколько минут остановился на окраине парка. Олег сказал в телефон:

— Медведь-Папа, мы на месте. Идём?

Он слышал, как Медведь-Папа договорил в другой телефон и вернулся к нему: —Да, они всё ещё там, сидят как птицы на холодном носу Феликса. Потрясите их.

— Работаем, — скомандовал он своим людям.

Машина высадила двоих на краю дороги. Тут им следовало задержаться ненадолго, пока две другие пары высадятся на двух других точках по периметру парка Павших Героев, скоординируют подход и встретятся у лавки. Все разом откроют стрельбу и дело будет сделано за секунду, оставив звенящую тишину, после чего они вернутся к ожидающему лимузину, который — как они знали— никто из сотен свидетелей на дороге не увидит, включая московскую милицию-полицию.