Третья раса

Грубо оттолкнув показавшегося следом за ним еще одного офицера, мальчик, не узнавая пастора, деревянным шагом прошел по узкой дорожке, поднялся по ступенькам и вошел в храм.

Эммануил, который, конечно, узнал этого ребенка, но не решился окликнуть его, направился следом, попутно нажав расположенный справа от входа выключатель.

Под сводами храма зажглось несколько люстр, наполнив огромное помещение рассеянным светом.

Гробы уже поставили на специально предназначенные для таких случаев постаменты перед распятием.

Солдаты, освободившись от скорбной ноши, сделали шаг в сторону и застыли по бокам в виде своеобразного почетного караула.

Офицер, что передал бумагу, вошел в храм вслед за пастором и сейчас, видно, находился в затруднении. Свою часть миссии он выполнил — скорбный груз был доставлен по назначению. Однако возвращаться назад без мальчика он не мог, на то у него был строгий приказ начальства.

Тем временем ребенок, не глядя по сторонам, подошел к одному из гробов, и в этот момент силы, видимо, оставили его — рухнув на влажную от дождя крышку безликой цинковой коробки, он зарыдал…

Эммануил осторожно приблизился к нему, сделав знак солдатам, чтобы те отошли, и присел подле рыдающего мальчика.

Губы пастора, когда он смотрел в бледное, изуродованное горем лицо ребенка, почти беззвучно шевелились, но слова, которые горячим, едва различимым шепотом вплывали в раненое сознание мальчика, были отнюдь не молитвой…

— Господи… Генрих… я же предупреждал тебя… — едва слышно шептал он, обращаясь к наглухо запаянным швам металлических ящиков… — Я же молил тебя, не доверяйся этому демону, исчадию, ибо бог его — пустота… Он… он убил тебя, сделал сиротой твоего сына…

Воспаленные, покрасневшие глаза пастора смотрели теперь на рыдающего мальчика, и сухая, морщинистая ладонь легла на его влажные волосы.

— Не плачь, Николай… Не нужно. Их уже не вернешь оттуда, а ты должен жить…

Ребенок вздрогнул всем телом, поднял на пастора мутный от слез взгляд.

— Да, мой мальчик, люди должны жить… Даже после этого… Время вылечит раны…

В глазах Ника сквозь слезы и красноту прорезалась дикая, нечеловеческая боль.

Очевидно, в эту секунду он узнал пастора, потому что тихо, с надрывом сказал:

— Я видел их, дядя Эммануил… Они… Они не люди… — Он подавил рыдание и добавил: — Они придут… я чувствую это.

Пастор на миг растерялся от таких слов, но быстро нашел в себе силы для ответа:

— Ты очень долго спал, Ник… Но сейчас твой кошмар кончился. Ты дома… ты снова дома и поверь… все будет хорошо.

— Нет… — В голосе ребенка звучала дрожь. — Они есть… Это не сон. Я видел их. Там… в космосе… В Рукаве Пустоты[2]…

— Нет, Николай. — Эммануил нарочно обратился к нему, назвав взрослым именем. — Ты не должен думать об этом. Ваш корабль просто потерпел катастрофу. В этом виноваты скорее люди… — с горечью произнес пастор, будто знал что-то, понимал нечто недоступное сознанию ребенка. — Я предупреждал твоего отца, но он не послушал… Твой страх — это порождение шока, стресса и долгого криогенного сна. Поверь, он закончится, истончится, умрет, как и любой другой страх. Нужно только быть сильным внутри, не давать ему взять верх над собой, понимаешь?..

— Да, дядя Эммануил… — Взгляд мальчика чуть прояснился.

Маленькая рука с прочерченными синевой жилками скользнула по влажной крышке цинкового гроба.

Николай обернулся, и его взгляд упал на фигуру застывшего поодаль офицера, на котором была форма военно-космических сил.

— Они предатели, дядя Эммануил, — вдруг со страшной пустотой в голосе произнес Ник, и его глаза, глядящие на ничего не подозревающего офицера, вдруг вспыхнули недобрым огнем. — Они не помогли нам… Не защитили… Мама кричала, звала их, а они…

Пастор, заглянувший в глаза мальчику, невольно отшатнулся от того неистового ненавидящего огня, что вспыхнул в зрачках ребенка, заставив их потемнеть и расшириться.

— Нет, Ник, не нужно ненавидеть… никто же не знает, как все было.

— Я знаю… — с недетской твердостью ответил Николай. — Там был большой космический корабль. Военный. Я ненавижу их всех. Они умрут. Я вырасту сильным, большим и убью их…

— Кого, сынок, опомнись!.. — Пастор осторожно взял мальчика за плечи и почувствовал, что того трясет. — Запомни: ненависть не лечит… Она убивает прежде всего того, кто ненавидит. Так нельзя…

Мальчик не ответил. Его взгляд вдруг потускнел, словно внутри наглухо захлопнулась некая раковина, чьи створки спрятали за собой израненную душу ребенка.

В последний раз взглянув на гробы, он встал с колен.

Офицер в этот момент беспокойно обернулся.

— У меня приказ доставить его назад, на базу, — извиняющимся тоном произнес он, взяв за руку впавшего в безучастность Николая. — Если врач разрешит, завтра мы привезем его на похороны родителей.

* * *

Врач, естественно, не разрешил.