Третья рота

Приближалась гроза, и травы страстно и пьяно шумели на ветру…

Молнии пронзали небо, а сердца наши пронзали другие молнии…

Я не любил Татьяну. Мне просто было приятно, что она меня любит.

Потом мы долго сидели на крыльце её хаты. Целовались в сполохах молний. И Татьяна, разгорячённая и растрёпанная, всё не давалась мне, боролась со мной, любящая и страстная…

А потом гроза ударила о землю рясными слезами неба…

И Татьяна в тёмных сенях, горячо дыша мне в лицо, сказала:

— Ты же не говори никому.

Мы часто ходили с ней в каменный карьер за посёлком, и я любовался её покорной красотой, залитой морем серебристого сияния небес…

Мне было странно и диковато-сладко оттого, что она, такой же человек, как и я, но вот я могу повести её куда захочу и делать с ней что захочу.

Моя работа в шахте лишала меня возможности помогать матери, как я хотел бы, и я решил продолжать учиться в сельскохозяйственной школе.

Я сказал об этом Татьяне. Она грустно посмотрела на меня:

— Тогда я тебя потеряю.

Когда я гулял с Дусей по центральной улице Лисиче-го, за нами всегда ходили стайки девчат, и за спиной я слышал их комплименты в мой адрес:

— Хорошенький!..

— Хорошенький!..

И мне приятно было это слышать. А то ещё у нас на «чугунке», около завода, где мы прогуливались по путям, валахские девчата от души хлестали меня верболозом в вербную неделю.

Так они выражали свою симпатию ко мне. Словом, я был ничего себе хлопец. И даже сестра Зоя говорила, что я красивый.

И вот, когда я гулял в садике кинотеатра, возле шахты «Дагмара» в Лисичем, парнишка передал мне записку, в которой было написано, что со мной хочет познакомиться одна девушка.

Я посмотрел, куда показал мне парнишка. Навстречу мне шла пышная смуглянка, настоящая библейская красавица.

Мы познакомились.

Её звали Юлия.

После кино я проводил её домой.

Было уже поздно. Пошёл дождь. И мы остановились под козырьком базарной будки.

Я стал её целовать.

А она как-то чудно раскрывала губы, так что вместо поцелуя получался лишь свист, и я целовал её дыхание…

Я рассердился и оставил её одну.

После каникул в каменскую школу пришло пространное письмо от Юлии, в котором она писала, что «Ваш поцелуй прожёг меня насквозь…», «хоть бы гром неба разразил мою душу…».

Я думал: и какой уж там поцелуй, и как он её мог прожечь насквозь, когда его и не было, а только пустой свист…

Мне было неприятно, что Юля написала письмо со стихами Бальмонта и Северянина на бланках своего отца, который служил управляющим на угольных складах.

И снова Лисиче…

На улице Камни по вечерам гуляла молодёжь, гулял и я.

В толпе я увидел Юлю. Она была в белом, как вишнёвый сад, платье и шла с подругой.

Я пошёл ей навстречу. Юля что-то шепнула подруге, и та исчезла в толпе.

Мы пошли за село.

И вот… В лунном свете лежит на камнях роскошная Юля с огромными чёрными очами и от нетерпения рвёт белыми, красивыми зубами лакированный ремешок моей фуражки…

Вся душа моя рвётся к ней, а я, точно каменный, стою над нею, смотрю на её наручные часики и говорю:

— Поздно. Мне пора домой.

А она не поднимается и властно ждёт.

Меня возмущало то, что её глаза имели надо мной какую-то почти необоримую власть.

Потом она писала мне в школу, что я — её мечта и она хочет с этой мечтой «реально столкнуться».

Но до «столкновения» не дошло, потому что я не любил её.

Юля поднялась с камней, отдала мне фуражку и пошла провожать меня за Лисиче, в противоположную сторону, к Третьей Роте…

Когда мы вышли за село, она смотрела мне в глаза грустно-грустно…

И этот взгляд был такой властный, что душа моя едва не рассталась с телом, чтобы навеки слиться с её душой… Но я стоял как вкопанный.

Тогда Юля подошла ко мне близко-близко и спросила:

— Значит, надежды нет?

И с моих равнодушных губ холодно слетело:

— Нет.

Юля чёрной тенью повернулась с опущенными плечами и руками и, сгорбившаяся, полная скорби, ушла в ночь. Моё сердце рванулось за ней, но я был словно каменный.

XXVIII

Маленьким я очень любил читать разные «декламаторы», литературные хрестоматии и рецензии на стихи в приложениях к «Ниве». Конечно, любил и переписывать в тетрадку, а то и просто заучивать наизусть стихотворения, которые мне понравились.

Я очень хотел стать поэтом, считая, что поэты — это необыкновенные люди: к ним, в благоухающие комнаты, приходят влюблённые и робкие женщины, непременно с жертвенной и тихой любовью, и, конечно, у этих женщин синие небесные очи и золотые волосы… Особенно меня восхищало стихотворение Дмитрия Цензора «Любил я женщину с лазурными глазами…».

Есть такие поэты, которые за всю жизнь смогли написать лишь одно-два замечательных стихотворения. Таков и Дмитрий Цензор.

Не могу не привести это стихотворение: