Третья сила

— Значит, ты жила на Адмиралтейской? Но твоего отца оттуда выгнали? — переспросил Дима после того, как Соня закончила длинный, невеселый рассказ. История оказалась очень долгой и много раз прерывалась слезами Сони и вздохами Димы, едва способного поверить, что все это — правда. К концу рассказа Самохвалов начал забывать, с чего все начиналось.

— Да, именно так, — устало закрыла глаза девушка. — Мы переехали на Садовую… Господи, лучше бы мы сразу в Неве утопились, чем к этим торгашам. К этим ублюдкам, — она опять чуть не разрыдалась.

— А за что? За что вас из Альянса прогнали? И как могли вас продать в рабство? Целую семью? Что за дикость такая?!

— За что прогнали — не помню, мелкая была. А про второе… Эх, Дима. Не поймешь ты. Не поймешь… Чтоб ты понял, что такое люди, тебе самому надо там оказаться. И увидеть их. Эти рожи. Эти туши. Этих мразей, которые мать родную продадут за два патрона. Вот где живут настоящие, правильные люди, ха-ха.

— Погоди, не части. А у нас что, не люди живут?

— У нас? У нас как раз люди. А там… Там скоты. Только ты знаешь, что, ты не забывай, Дим: не будь Веселого поселка с его дурью, не было бы у нас ничего. Ни-че-го. Может, там потому и живут такие нелюди, что мы туда эту гадость веселую продаем. Вот так-то. И хватит, прошу тебя. Я больше не могу, — взмолилась Соня.

Тяжелый разговор измотал ее так, что Бойцова уже даже сидеть не могла. Она лежала, укрывшись пледом, отвернувшись к стене. Девушка каждую минуту ожидала, что Дима, знавший теперь всю ее историю, вплоть до самых грязных и жутких деталей, включая ее неспособность иметь детей, вскочит и убежит. Но Самохвалов сбегать не спешил.

— Последний вопрос, честное слово. Сколько человек спас Борис Андреевич?

— Не знаю точно, — отвечала, немного подумав, Соня. — Многих. Боря никогда про это не говорил. Не любит трезвонить о своих добрых делах. Но Пёс как-то сказал: Боря половину денег, что зарабатывает, тратит на это. Сам ютится в палатке на какой-то нищей станции, хотя мог бы жить, как король. Но его эта жизнь мало волнует, он о будущей заботится.

Дима посмотрел на Соню с легким удивлением. Смысл последних слов не вполне дошел до его сознания. Самохвалов тоже был утомлен и растерян, он почти ощущал, как грязь, о которой говорила девушка, втекает в его душу. Ему предстояло долго и мучительно переваривать все то, что он узнал о своей возлюбленной. Дима не был уверен, что все это он сможет принять и понять.

— О чем заботится?

— О жизни после смерти, если хочешь. Не понимаешь? Молотов верующий, он даже в церковь ходит. В туннеле между «Гостинкой» и «Маяком». Знаю, над верующими часто смеются. Называют их наивными дурачками. Я тоже не все понимаю. Но Боря мне как-то сказал такую вещь. Что, мол, если нет ничего после смерти, если все наши мучения — ради того, чтобы просто сдохнуть. Понимаешь? Просто сдохнуть, стать кормом для червей, — и все… И не важно, честным ты был человеком или скотом, итог один… Если и меня, и тех, кто меня драл, ждет после смерти одно и то же, а именно это утверждает наука… Тогда и жить не стоит. И вообще, — добавила она, закрывая глаза, — людям надо во что-то верить, без этого трудно. Коммунисты, например, роют туннель в Москву, чтобы сбежать отсюда. Верят, что там — рай. Есть люди, которые бункер какой-то ищут, «Эдем». А Боря молится Богу. Кто из них больший безумец — не знаю. Зато Борис помогает людям. И, наверное, он счастлив.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Дима осторожно нагнулся к подруге. Убедившись, что она устала и провалилась в сон, Дима нежно поцеловал ее в щеку, укрыл плечи и шею девушки пледом, и, тихо закрыв за собой дверь, зашагал прочь.

Ему многое предстояло осмыслить, многое прочувствовать. А еще он решил, как именно облегчит и себе, и Соне, и родителям испытание званым обедом. По пути домой Дима зашел к Рысевым. Оттуда он помчался на коммутатор, позвонил на Ладожскую и попросил к телефону Бориса Молотова.

В день званого обеда сюрпризы подстерегали и Соню, и Диму на каждом шагу.

Открыв дверь, Соня с умилением увидела, что парень притащил к ее домику большой мягкий матрас. «Подарок», — торжественно объявил он, подтаскивая ношу к дверям и улыбаясь до ушей. О том, что матрасов Соне выделяли уже много, но те постепенно приходили в негодность, и именно поэтому она спала на циновке, Бойцова говорить не стала. С благодарностью приняла дар и затащила в свою ветхую хибару.

Когда же она вышла из темной комнаты наружу и оказалась на свету, ахнул от восхищения и сам Дима. В первый раз за много-много лет девушка подвела глаза, подкрасила губы, причесала волосы. Вместо вечной тельняшки она надела чистую, выглаженную кофту с узором из маленьких красных кружочков. Кофта была Соне мала, зато она плотно облегала фигуру девушки, подчеркивая природную красоту которую не испортили ни бои, ни тяжелые условия жизни. Дима пришел в неописуемый восторг.

— Ты просто прелесть! — воскликнул Дима. — Но как, откуда?

— А… Ленка одолжила, — улыбнулась Соня, решив не делать тайны из того, откуда взялись косметика и одежда, — ну, пошли.