Третья стадия

— Вы не знаете, что такое храбрость, предательство и глупость, — женщина собрала всю свою силу воли и ответила встречным напором. — Вы рациональны и бесчувственны. А значит, в данный момент читаете мои страхи.

— Все, что мы показываем — правда. Мы не можем лгать, — словно издеваясь, ответили голоса.

— Но ваши прогнозы — не имеют силы.

— Миру нужно, чтобы мы вмешались. Мир в тупике, — продолжали гнуть свою линию Первородные, расшатывая хрупкое равновесие замершего в ожидании мира.

Но женщина поняла, что их уверенность пошатнулась. Пошла мелкой рябью, но устояла. Значит ли это, что в их неоспоримой логике нашелся изъян?

— Вы вышли на диалог не просто так. Будь ваша воля непоколебима — вы бы исполнили задуманное. Но вам нужно последнее Слово. Слово «отвечающего», чтобы запустить изменения. Оно у вас будет, говорю я. Но прошу обратить сейчас свой взор на мир и решить — действительно ли мы безнадежны?

Моя воля сильна, как и воля всего человечества.

Я верю в то, что люди еще могут объединяться.

И как громадное колесо, неповоротливый мир соскочил с точки равновесия малейшим толчком воли. И двинулся вперед, медленно набирая обороты.

Далеко в Полисе, Райнер положил свою разряженную винтовку на бортик крыши и тяжело оперся руками о бетон. Он устал. Устал настолько сильно, что почти не чувствовал боли в щеке и перестал обращать внимание на жужжание крыльев кваари со всех сторон. Выли сиренами оставшиеся целыми машины. В небе ревели самолеты. Взрывались снаряды. Обезоруженный и обессиленный пехотинец на крыше был отличной мишенью. Но вот далеко, где-то на пределе слышимости примешались в общую какофонию новые звуки. Выстрелы. Череда автоматных выстрелов и вой гвардейских авиамобилей. Райнер удивленно тяжело поднял голову и прислушался.

Я верю в своевременность всех событий. И я верю, что люди могут приходить на помощь тогда, когда в них нуждаются.

Шипение передачи в шлеме включилось так внезапно, что Дэниел испугался от неожиданности, дернул штурвал самолета и сбил траекторию. Всего один рывок — и вот уже нос смотрит куда-то мимо цели. Шипение повторилось, и из шлема послышались голоса. Дэниел выматерился и увел самолет на новый вираж. Он же отключил Майриса и Грэйс от эфира? Тогда кто же ворвался на их канал?! Уже и камикадзе побыть спокойно не дают?

Я верю, что люди не бесчувственны и они способны сами принимать верные решения, порой противоречащие приказам.

Сенатор орал в трубку, требовал выполнения своего приказа, но бывалый полковник долго молчал. Командир пехотинцев, видный боевой дед, слушал приказ молча и терпеливо. Его элитное подразделение отстреливалось от кваари в районе здания Сената, а сам он сидел сейчас в бункере глубоко под землей и выслушивал, как воздушный флот предал Сенат. Но что такое Сенат, как не кучка престарелых людей? Командир уныло слушал своего ровесника и завидовал всем воюющим сейчас пилотам. Уж кто, как не они, защищали сейчас людей в Полисах и с честью гибли в бою? Командир слушал незамолкающего Сенатора, но думал о себе и своих ребятах. А потом что-то задело его. Что-то укололо военную гордость. Командир пехотинцев прервал Сенатора, и рявкнул:

— Слушай, а иди-ка ты нахуй!

И последнее, что я хотела сказать — это то, что люди могут держаться.

Золотая искра на ладони женщины иронично вспыхнула и уже миллионы голосов ответили:

— Инстинкт выживания не делает вам чести.

Женщина потянулась сознанием по нити и умиротворенно улыбнулась. Она верила.

— Зато люди еще способны прозревать.

Как же отвратительно дышать гарью. Шлем ни разу не фильтрует воздух, поэтому через отверстия в нем я дышу этим едким дымом.

Горло начинает жечь.

Организм инстинктивно откашливается и почти пинком возвращает меня в сознание. В голове звучат какие-то голоса. Какой-то многоголосый хор, а спокойный уверенный голос им оппонирует.

— Люди могут держаться.

— Инстинкт выживания не делает вам чести.

— Зато люди способны прозревать…

Инстинкт. Этот проклятый инстинкт никак не дает мне уйти в забвение и выпихивает сражаться. Кажется, мне надо удивиться голосам в голове. А, может, это нормально? Я думаю, это все сотрясение мозга. Но где я, черт возьми, что так тяжело дышать?

Я открываю глаза и понимаю, что мне это ничего не дало. Я в тесном месте, вокруг темно как в кладовке. И душно. Кажется, последний раз я падал. Откуда? Ах, в самолете! И это я все еще в кабине? Какая незадача…

Осторожно пробую поднять руки. Болят, сволочи, но верхняя часть позвоночника цела. Теперь ноги. Твою мать! Рычу от боли в лодыжке, но одновременно радуюсь — значит, весь позвоночник цел. Можно пробовать выбираться.

Поднимаю руки и толкаю со всех сил колпак самолета над собой. Он скрипит и отлипает на маленькую щель. В кабину врывается тусклый рыжий свет. Да мы, никак, горим. Потрясающая новость. Очень своевременная.

Собираюсь с духом и толкаю колпак еще раз. А затем еще. И еще. Как-то хочется мне еще пожить, вот и стараюсь. Ну так что… Собраться. Последний рывок. И… Р-р-раз!