Третья столица

3) Вот, вчера, третьего дня, неделю, месяц назад - и неделю и месяц вперед - по России - по Российской Федеративной Советской Республике от Балтики до Тихого Океана, от Белого моря до Черного, до Персии, до Алтая - творится глава истории, мне - как петровские колокола. - Утром ко мне пришел Смоленский и сказал, что в мужском монастыре сегодня собирают серебро, золото, жемчуга и прочие драгоценности, чтоб менять их на хлеб голодным. Мы пошли. -

В старенькой церкви, вросшей в землю, с гулкими - днем - плитами пола и с ладонным запахом - строго - днем в дневном свете и без богослужения, - за окнами буйствовал весенний день, - здесь был строгий холодок, оставшийся от ночи. Мне - живописцу, - - художнику - жить от дать до дать, от образа, к образу. - В иконостасе, у церковных врат, уже века, в потемневших серебряных ризах хранился образ богоматери и видны были лишь лицо и руки и лицо ребенка на коленях. Все остальное было скрыто серебром: к серебру оправы я привык, к тому, и серебро залито воском и на сгибах чуть позеленело.

- И это

серебро с иконы сняли и этот образ богоматери без риз мне, отринувшемуся от бога, предстал иным, разительным, необычайным, в темных складках платья ожившей матери господней. Матерь божья предстала не в парче серебряной, засаленная воском, а в нищем одеянии. Образ был написан много, сотен лет назад; образ богоматери создала Русь, душа народа, те безымянные иконописцы, которые раскиданы по Суздалям: богомать - мать и защитница всех рождающих и скорбящих. Мне - художнику - богомать, конечно только символ.

...А за монастырем, за монастырскими стенами, под кремлевским обрывом текла разлившаяся Москва-река и шли поля с крестами сельских колоколен. И был весенний буйный день, как века, как Русь. Образ богоматери - в темной церкви - звено и ключ поэмы. - В сумерки ко мне пришел сосед, курил, и, между прочих разговоров, он сказал, что дворник в сумасшедшем доме - повесился. - - А ночью пришла первая в тот год гроза, гремела, рокотала, полыхала молониями, обдувала ветрами, терпкими запахами первых полевых цветов. Я сидел - следил за грозой - на паперти у Николы, - у Николы - на-Посадьях, где некогда венчался и молился перед Куликовым полем Дмитрий Донской. - Была воробьиная ночь. Гроза была благословенна.

- А ночью мне приснился сон. Я видел метель, мутный рассвет, Домберг, - то, как под Домбергом, толпой оборванцев шли наши эмигранты - за Катринталь, в лес к взморью, - шли из бараков - пилить дрова, валить лес, чтобы есть впроголодь своим трудом: эти изгои. И там в лесу трудился, обливаясь потом, Лоллий Кронидов, протопоп Аввакум, Серафим Саровский, во имя центростремительных сил. Была страшная метель. Мутное, красное вставало солнце из России. -

- Ну, конечно:

- все это неверно, неисторично, все это только ключ отпирающий романтику в истории. - - Я, Пильняк, кончаю повесть.

- И идут:

июль,

август,

сентябрь

годы -

Конец.