Третья тропа

Теряясь в догадках, ребята точили топоры, пилы, лопаты. В столярной мастерской заготовили груду реек. И тоже никто не знал, для чего, но мальчишки чувствовали, что делается это не просто для практики, а для какой-то определенной цели. После земляничных усов и зеленой щетины сорных трав приятно было подержать в руках увесистый топор, поющую пилу, острую как нож лопату.

Работали охотно и, поужинав, заснули быстро и крепко.

Боевая тревога

Еще не рассвело, только где-то на востоке посветлела часть неба, а на просеках клубился густой туман и фонари тускло освещали палатки. Лагерь сладко спал в этот предутренний час. И непонятно откуда над палатками, над всем лесом вдруг возник зловещий, сверлящий звук, похожий на вой сброшенных с самолетов бомб. Первый оглушительный взрыв, казалось, встряхнул все вокруг — и землю, и деревья, и палатки. За ним последовали другие.

Как ураганным ветром вымело мальчишек из палаток. Спросонок они не сразу догадались, что все эти грозные звуки вылетают из динамиков.

Замигали и погасли фонари на просеках. Ничего не понимая, мальчишки заметались по кустам, пригибаясь к земле.

Но взрывы прекратились. Заголосила сирена.

— Боевая тревога! — разнесся повсюду голос капитана. Дробового. — К штабу бего-ом!

И эта команда сейчас показалась всем желанной, спасительной. Голос капитана не раздражал, а вселял надежду. Это был голос командира, который знал, что делать.

— К штабу!.. Всем к штабу! — приказывал Дробовой.

— За мно-о-о-ой! — затянул, как запел, сержант Кульбеда.

— За мной! За мной! — подхватил Славка Мощагин.

И даже Гришка Распутя не запутался в командах и прокричал своему отделению:

— За мной!

А снизу, от реки, по Третьей Тропе уже бежали другие мальчишки, на ходу стягиваясь в отделения.

Многие уже поняли, что это всего лишь тревога — и не боевая, а, наверно, учебная. Но всеми уже овладело небывалое чувство, которое заставляло держаться вместе и бежать за своими командирами.

Четыре взвода почти одновременно высыпали на штабную поляну.

Призывно размахивая горящими факелами, у штабной избы стояли капитан Дробовой и физрук.

Поварихи выглядывали из кухонной пристройки.

Распахнув окно медпункта, взволнованно смотрел на происходившее Сергей Лагутин.

— Впере-о-од! — капитан Дробовой поднял над собой факел, и вместе с физруком они побежали по Звездной просеке, ведущей в гору. — Вперед!

Мальчишки бросились за ними.

Из динамиков широко, подъемно, волнующе полилось:

Вставай, страна огромная!

Вставай на смертный бой.

Не вытерпел — вылез на подоконник Сергей Лагутин, опустился вниз на руках, прыгнул и упал, ступив на больную ногу. Кто-то подбежал к нему, подставил руку.

— Держись!

Сергей ухватился за руку, встал и, увидев в туманной полутьме серого раннего утра лицо Богдана, отпихнул его.

— Убирайся!.. Я сам!

Он сделал шаг, другой и присел от боли. Богдан снова протянул руку.

— Держись!.. Не начинать же нам по второму кругу!

И Сергей принял руку Богдана.

Миновав Звездную просеку, капитан Дробовой устремился к поросшему лесом холму, на котором была братская могила.

Плотной массой бежал за Дробовым весь лагерь, а динамики подбадривали, окрыляли отстающих жгучим, призывным, как набат:

Идет война народная —
Священная война.

Последними к пригорку добрались Богдан и Сергей Лагутин.

— Р-равняйсь! — подождав их, скомандовал Дробовой. — Смирно!

Он дошагал до стоявших поблизости подполковника Клекотова и комиссара Клима и отрапортовал:

— Товарищ подполковник! Лагерь поднят по боевой тревоге!

Динамики умолкли. По горизонту на востоке будто мазнули огненно-красной расплавленной краской. Солнце собиралось взглянуть на мальчишек, а они не спускали глаз с подполковника, подходившего к строю. Он остановился и, приподняв руку, посмотрел на часы. Заговорил не сразу, а когда заговорил, была в его голосе боль и еще что-то пронизывающее, берущее за душу.

— Тридцать восемь лет назад в этот самый день и в этот час фашисты напали на нашу Родину!

Точно порыв обжигающего ветра налетел и шевельнул взводные колонны.

И опять замерли мальчишки, вспомнив, что сегодня — 22 июня.

— В эту минуту уже лилась кровь тех, кто первым встретил врага, — продолжал Клекотов, медленно снимая фуражку. — Почтим же память воинов, похороненных на этом холме, и всех советских людей, погибших в Великую Отечественную войну. Постоим молча и подумаем о матерях, которые больше никогда не увидели своих сыновей, о ваших дедах, отнятых у вас войной. Подумаем и о себе — такие ли мы, какими хотели видеть нас люди, шедшие на смерть ради нашей жизни.

Как вкопанные стояли мальчишки. Славка Мощагин чувствовал, как колотится у него сердце. Он знал, что его дед погиб на Курской дуге, но никогда раньше не, испытывал к нему такой теплоты и жалости.

Сергей Лагутин стоял впереди своего отделения, и ему было стыдно за перевязанную ногу. Люди гибли, раненые оставались в строю, а он видите ли, растянул ножку и завалился на койку в санчасти. А еще командир!