Третья встреча

— А Охримчук уже дома… Сама сегодня видела. Ходит по двору такой бледный, видно, хорошо ему от тебя перепало.

— Пусть ходит, пока ходится. Все равно шею сверну. Я с ним еще поквитаюсь!

— Ой, не на того, парубок, кулаки сучишь. Не на того. Охримчук человек безобидный, он как теленок — куда гонят, туда и идет. Ну, подбросил нам по глупости своей колхозный плуг и борону. Да кто же перед богом не грешен? А вот того косолапого аспида, Гриндюка, со святой землицей смешать следовало бы. Слышишь?

— Он зла людям не делает…

Петро не успел договорить, как старуха, хлопотавшая над горячей сковородкой, яростно насела:

— Как это не делает? А твоего отца кто в Сибирь загнал? А меня кто поедом ел?

Петро надулся и ничего не ответил.

Умолкла и Грициха.

Тишина повисла в хате, тоскливая, неприятная. Лишь стекла в окнах сильно дрожали от далекой канонады. Облокотившись на край стола, сидел хлопец, а мысли сновали где-то далеко-далеко. Давно уже трубка погасла — не замечал Петро, все думал.

— Удрал или выпустили тебя? — прервала тетка его мысли.

— А? Вам как будто не все равно.

— Оно, конечно, все равно, да как бы не пришлось потом за тебя ответ держать. Неужели эти антихристы возвратятся? Не приведи господи! — перекрестилась старуха.

— Ах так! — вскочил Петро как ошалелый. — Ну, так можете не бояться. Оставайтесь сами!

Бросился к двери, а с лежанки раздалось вдогонку:

— Не кипятись — все равно некуда тебе идти. И не сказала я еще, что Анька перед эвакуацией письмо тебе просила передать. Далеко только сейчас его искать, да и глаза можешь испортить, читая. Ложись-ка спать, а уж завтра и поговорим обо всем.

Петро только зубами заскрипел от злости и стал укладываться в постель.

На другой день Петро проснулся рано. Тетки уже дома не было. Напился квасу, вышел во двор. Небо, покрытое грязными, серыми тучами, сеяло на землю густую седую изморось. На шоссе гудели моторы — немецкие войска вступали в Черногорск.

Петро возвратился в хату и снова лег в постель. Сон не шел.

В полдень вернулась домой тетка. Едва ступила через порог, как сбросила возле лохани с помоями здоровенный мешок и сама присела на него. От частого дыхания в груди у нее что-то посвистывало.

— Ох, еле-еле доперла, — наконец сказала она отрывисто.

— Что?

— Да соль. Чуть свет забегает ко мне Рябчиха. Пошли, говорит, магазин настежь открыт. Мы туда, а там уже кое-кто руки греет… Возле посуды да одеколона давятся. Смотрю я — в ящике соль. Ну, думаю, посмотрим, как вы все эти черепки да одеколон мне сносить будете, когда припечет. Без соли-то долго не протянете. Гляди, пуда два будет. Если на рублики перевести, то заработала неплохо. Жаль, тебя с собой не взяла…

Она вытерла заскорузлой ладонью пот со лба и как-то неестественно сухо захихикала. Петро отвернулся к стене и закурил самокрутку.

— А на улицах что творится: солдат видимо-невидимо, да все в железных шапках, машин — не сосчитать. Флаги повывешивали черные как вороны, ну, прямо-таки как при покойном батьке Махно было.

— Поесть дадите что-нибудь? — перебил Петро тетку.

— Вишь, о дровах и не вспомнил, а есть давай. Пан не большой. Подождешь.

Старуха захлопотала возле печки. Отсыревшие дрова шипели и не хотели разгораться. Тетка бросилась к прискринку[4], вытащила оттуда пачку бумажек и сунула в печь. Сразу затрепыхало ясное пламя, а Грициха вдруг вскрикнула:

— Ой, людоньки добрые, что это за напасть на меня нашла: записку Анюты сожгла.

И она растерянно подала племяннику недотлевший клочок бумаги.

Парня словно пружиной сбросило с постели. Вырвал огарок из теткиных рук да так и застыл стоя. На листке осталось всего несколько слов, и, что там прежде было написано, Петро так и не разобрал. Он взял под сундуком топор и пошел в сарай. Долго не заходил в хату — все колол дрова.

Через несколько дней старая Грициха, слоняясь по городу, услыхала, что возвратился Гриндюк с дочкой. Говорили, что попал он в окружение под Полтавой и не успел выехать на восток. Как только Петро узнал об этом, сразу же надел свои новые штаны, рубашку, вымыл старые башмаки и отправился на другой конец города, на Беевку.

Подошел к хате Анюты и остановился в нерешительности: как это ему заходить без дела? Потом все же набрался смелости и открыл дверь.

Еще из сеней Петро услышал в хате дружный гомон. Когда вошел, разговор внезапно оборвался. На диване сидели его одногодки: Марко Петлеванный, Грицько Обух, Семен Майстренко, Одарка Москвич. Все удивленно уставились на него, праздничного, принаряженного. Анюта, как только увидела Петра, раскраснелась ярче ленты:

— Ты что хотел?

— Я? Просто так, но дороге…

— Ну что ж, нам пора, — поднялись Обух и Майстренко. За ними встали и остальные.

— Я вас провожу,- крикнула Анюта им вдогонку.

Спустя минуту Петро стоял посреди хаты один. Уши у него горели, грудь распирало от злости и обиды. «Обошли, поговорить даже не захотели, кроются от меня, не доверяют. Неужели я им чужой?»