Третья жертва

Рейни крепко, так, что ногти врезались в ладонь, сжала кулаки и постаралась взять себя в руки. Представила поля в желтых цветах. Тихие, неспешные реки. За годы она освоила немало приемов. Главное – не терять контроль, и тогда никто ни о чем не догадается.

Шершавая ладонь на ее щеке. Щекотно… И кровь вдруг прихлынула к низу живота. Рейни даже испугалась немного. Губы на ее шее. Она откинула голову. Открыла ему горло. Его дыхание, теплое и пьянящее, коснулось ключицы.

Пойдет ниже, подумала Рейни. Не забыть бы застонать. Желтые поля и плавные реки… Она чувствовала его губы, твердые, искусные. Чувствовала тьму, невидимую, но затаившуюся где-то рядом. Желтые поля и плавные реки… Он дотронется до ее груди. Она выгнется. Скорее бы. Закончить это все.

Ей вдруг стало до невозможности грустно. Она сама начала, но в конце будет не то, что ей нужно. И не надо было делать это с Куинси. Он не такой, как другие. С теми все было просто и бездумно. С ним – сродни богохульству.

Рейни опустила голову. Не надо, чтобы он увидел ее глаза. Не надо, чтобы понял, о чем она так старательно думает. О желтых полях и неспешных потоках. О Дэнни О'Грейди с дробовиком, из которого снесли голову ее матери.

Ее пронзила боль. Тупая, но такая сильная, что она уже не знала, где кончается боль и начинается Рейни Коннер.

Куинси поднял руку. Убрал с ее лица длинные, тонкие пряди. И поцеловал в уголок глаза, туда, где уже собрались ее первые слезы.

Рейни сползла с кровати.

– Ради бога, не будь же ты таким милым.

Сжав пальцами воротник, она шагнула к шаткому столику. Перевела дыхание.

Куинси медленно выпрямился. Его темные волосы спутались. Неужели она это сделала? Щека горела от его щетины. И шея тоже.

Черт. Ну и дура же… Теперь осталось только расплакаться, а потом хоть вешайся от стыда. И как только можно быть такой тупой… Она схватила куртку и шагнула к двери.

– Стой!

В притихшей комнате это прозвучало так громко, что Рейни от неожиданности замерла.

– Пожалуйста, сядь, – уже тише сказал Пирс.

Она положила руку на ручку двери, твердо решив не поддаваться.

– Да сядь же ты!

Рейни села на жесткий деревянный стул у двери.

– Извини. Не хотел на тебя кричать. И не думал, что дело зайдет так далеко. Сегодня много чего пошло не так.

Немного полегчало. Рейни изобразила улыбку, которая, наверное, разбила бы стекло.

– Ну спасибо. А теперь, мистер, если вы не против, я пойду.

– Помолчи. И уймись.

Куинси устало поднялся с кровати. Только теперь Рейни заметила, что у него дрожат руки. Морщинки у глаз проступили явственнее. Уголки губ угрюмо поникли. Ей сделалось не по себе – это все из-за нее, и он такого не заслужил.

Если бы она могла… Вот подняла бы руку и стерла с его лица эту хмурую, суровую маску.

Но ничего такого она не сделала – просто сидела, как пойманная с поличным школьница в ожидании неминуемого наказания.

– Да не смотри же на меня так, – нетерпеливо сказал Куинси. – Я не твоя мать и не муж-насильник. И бить тебя не собираюсь, хотя свернуть тебе шею иногда руки чешутся.

– Воспитание не позволяет, а, Куинси? Не умеешь пачкаться?

Пирс стиснул зубы, и она подумала – с каким-то злорадным триумфом, – что, наверное, все-таки задела его за живое. Но тут же одернула себя. Что ты делаешь, Рейни? Помолчать не можешь?

Не получилось. Она поднялась со стула, увлекаемая демонами, понять которых могла, но контролировать не умела. Медленно, чувствуя свою власть над Куинси – глаза его сузились, и губы приоткрылись, – подошла к нему. Расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.

– Хватить играть, – прошептала она. – Давай сделаем это. Как трахаются воспитанные янки? Какую позу предпочитаешь? Миссионерскую? Сверху? Снизу? По-собачьи? Позиция шесть на девять? Ох, что бы сказал твой папочка…

Она расстегнула вторую пуговицу, открыв свой застиранный белый бюстгальтер. Руки больше не дрожали. Кружилась голова. Она словно покинула свое тело и теперь наблюдала за всем происходящим откуда-то издалека, как зритель за персонажами пьесы. Сколько раз такое случалось с ней раньше? Это было уже не важно. Для сожалений всегда есть утро.

Куинси схватил ее за руку. Рейни улыбнулась и, прижавшись к нему, потерлась бедрами.

– Давай, Куинси, – проворковала она голосом, который и сама едва узнала. – Трахни меня. Как надо.

– Как его звали? – процедил он сквозь зубы. – Сколько тебе было? Твоя мать знала? Или напилась и ей было все равно? Черт!

Он отстранил ее и, словно едва сдерживая себя, прошел по комнате. Только что был рядом – и вот его уже нет. Рейни даже пошатнулась.

– Ты ведь никому не говорила, да? И вот я здесь. Чтобы помочь тебе, я должен быть беспристрастен. Но это невозможно. Я хочу выследить его. Я хочу переломать ему кости. Сколько бы этих мерзавцев я ни отправил за решетку, этого всегда мало.

– Не понимаю, ты о чем?

– Чушь.

– Ты со всеми женщинами так обращаешься? Неудивительно, что живешь скучновато.

– Что случилось четырнадцать лет назад?

– Посмотри на часы. Уже за полночь. Пора разбегаться.

– Четырнадцать лет назад. Давно, но не слишком, так?