Третья жизнь

Однако смешно подходить с меркой Шекспира или Толстого к сотням и тысячам авторов, создающих литературу. Да и вообще какова должна быть единица измерения таланта? Пока на это не ответил ни один теоретик, ни один сторонник точных, математических методов в искусствоведении и литературоведении.

Писатель должен отличаться от других — вот главное. Свой взгляд на мир, свой стиль, свои герои, темы или их аспекты, ракурсы. Поэтому смешно говорить, что автор не учел, обеднил и не отразил. Как он создал свое произведение — вот главное. А это уже зависит от знания материала, от умения писателя дать ситуации и характеры, жизненно верные и художественно убедительные. В конце концов, как известно, искусство не выдает свои произведения за действительность, но талант художника, создавая художественную действительность, должен убедить нас в ее возможности, какой бы фантастической эта художественная реальность ни была. В противном случае все манипуляции слогом, сюжетом, диалогом, реалиями, взятыми из живой жизни, оказываются бесполезными, нас не волнует, не увлекает произведение, нас не трогают мысли художника, не находят отклика.

Слёзкин сам пережил эпоху Гражданской войны на Украине. Поэтому столь убедителен, ярок его «Шахматный ход». И опять же он пишет о том, что́ лучше знает,— о людях, помимо своей воли втянутых в водоворот революционных событий и Гражданской войны, об обывателях и о врагах революции.

Вихрем проносится по страницам повести лихая банда батьки Выкруты и полковника Григория Остапыча Турепко (он же бывший гусарский ротмистр Валентин Артурович). Без цели, без идеалов, без перспективы. А в обозе банды случайно сюда попавшая маленькая актрисочка провинциального театра Лесинька Гук со случайным мужем суфлером Огурцовым.

Все темное, подспудное, поднятое со дна, взбаламученное революцией и войной, не находящее себе верного пути, да и не стремящееся найти его попадает в банду батьки Выкруты, чье политическое кредо ни к чему не обязывало, зато давало полную волю стихии: «Хай живе ридна Украина без кацапов, жидов и прочей сволочи, вся земля крестьянам в вечное собственное пользование, по универсалу за печатями, а налогов никаких и городу ничего не давать, и начальства чтобы, окромя батьки, никакого, и дорог железных не треба: от железных дорог — мор, голод».

И в «Столовой горе», и в «Шахматном ходе», и в рассказах и повестях 20-х годов — «Огуречная королева», «Бандит», «Голый человек», «Разными глазами», «Козел в огороде», несмотря на локальность действия и ограниченное число персонажей, Слёзкину удается передать движение, в которое привела Россию революция, перестройку быта, а вслед за тем и психологию разных слоев населения, перемешанных эпохальными бурями.

Произведения Слёзкина 20-х годов, лишенные идеологической предвзятости и штампов соцреализма, помогают лучше понять ту далекую уже от нас эпоху, чрезвычайно сложную, неоднозначную, которую невозможно уложить ни в схемы, создаваемые в прошлом историками в рамках «Краткого курса истории ВКП(б)», ни в схемы, разработанные публицистами и теоретиками в наши дни.

Да, постепенно укрепляющийся в стране тоталитарный режим накладывал определенный отпечаток на жизнь всех слоев населения, но в 20-е годы это еще не ощущалось как трагедия, а проявления бюрократическо-командной системы чаще воспринимались как комические недостатки роста, и вместе с тем пафосом роста и созидания, веры в лучшее будущее были охвачены широкие массы. Так что в советской литературе мы находим отражение и тех, и других процессов. Энтузиазм тружеников воспевали В. Катаев («Время, вперед!»), М. Шагинян («Гидроцентраль»), Ф. Панферов («Бруски»), Ф. Гладков («Энергия»).

Слёзкин отражает проблемы жизни новой России в таких повестях, как «Разными глазами» (1925) и «Козел в огороде» (1927). Повесть «Разными глазами» имеет подзаголовок «Короб писем». Точнее, это повесть в письмах. Форма не новая. История литературы знает много прекрасных образцов. Можно вспомнить «Опасные связи» Шодерло де Лакло, эпистолярные романы А. Ричардсона и Смоллетта. Да и в России были прекрасные образцы. Достаточно назвать «Бедных людей» Ф. М. Достоевского.

Андре Моруа отметил, что это несколько искусственная форма, что жизнь, в сущности, проходит в разговорах, в делах. Замечание весьма несостоятельное, ибо любая литературная форма искусственна. Роман, в котором люди говорят и действуют, все же не реальная жизнь, а литературное произведение, как и то, в котором люди обмениваются письмами. Литературе пока не известно крупное произведение, построенное только в виде телефонных разговоров, но телефонный монолог «Человеческий голос» Жана Кокто по праву вошел в сокровищницу мировой литературы. Так что повесть, роман в письмах — вполне законная форма.

Письма могут сказать, но могут и умолчать. Используя эту форму, автор проявляет свое знание человеческих характеров, стилей и языка эпохи.