«Третьяковка» и другие московские повести

…Разве жажда моя утолится
Этой малою каплей росы?

Но она все равно проступает

Сквозь кровавый атлас лепестка…
И невидимая рука
Эту старую повесть листает.

О, какие ничтожные страсти!

Кавалер в потаскушку влюбился
Так, что просто рассудка лишился.
Да возможно ли это рассудком назвать?
Все-то их представленье о счастье —
Пожирнее поесть, да попить, да поспать.

Жизнь во тьме.

Только сполохи ада
В пляске факелов,
В треске свечей над игорным столом.
А душа, словно бабочка, рада —

Наплясаться в ночи вкруг огня,

Надышаться дурманного чада —
И навеки во мрак.
И не надо ей лучшей награды.

Только, силы небесные,

Что же такое творится!
Кавалер,
Этот карточный шулер,
Бездельник и мот,
Без оглядки на каторгу
Вслед за беспутной девицей
Через весь океан
На разбитой галере плывет.

Да откуда взялась в тебе сила такая?

(Но ведь черным по белому,
Это ж не зренья обман!)
Кавалер де Грие!
Ты у нас не герой, не святой,
Не Катрин Трубецкая!
Каково ж тебе плыть
Через весь океан!

И, выходит, нисколько не нужен

Ему этот Париж,
Мельтешащий Содом.
Он совсем как тот парень,
Что ради жемчужины
Продал тачку, участок и дом.

Но при чем же здесь девка бесстыжая —

Только знает глазами моргать! —
Та жемчужина – истина высшая,
Для нее-то живем мы,
Только ею и дышим,
Жаль, что нечего нам продавать!

У живущих по высшим законам

Очень часто с финансами туго —
Мы не делим харчи с Вавилоном,
Мы взаимно презрели друг друга.

Был сапожником некогда Бёме,

Жизнь он прожил сравнительно мирно.
Но в двадцатом столетье-дурдоме
Все схватили гигантские фирмы.
И в тисках обувной индустрии
Вольным пташкам приходится круто.

Как мы жили в советской России,

Сторожа академинституты!

Трое суток, как ветер, кружиться,

Разглагольствовать о нирване.
На четвертые – развалиться
В проходной на протертом диване

(Съездив к ангелам в гости без визы,

Дабы скрасить свой скромный досуг)
И с блаженной улыбкою, снизу,
Созерцать докторов лженаук.

Крепкий чай из стаканов граненых,

Черный хлеб, увлажненный горчицей, —
Это трапеза посвященных,
И не каждый ее причастится.

Вот заветнейший миг наступает —

Как морозная ночь хороша! —
Други-ангелы снег отряхают,
И горит, не сгорая, душа!

В небе яблонькой райской заря расцветает…

Ну а где-то,
В глуши непроглядных времен,
Кавалер де Грие
Безутешно рыдает
Над своей дорогою Манон.

И холодное тело хранит очертанья

Той души, напоенной огнем,
Чья цена равнозначна цене мирозданья,
И которой,
Как нас уверяют преданья,
Обладать можно только вдвоем.
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .

Но когда же такое случалось,

Где отыщешь, в анналах каких,
Чтоб позорная жизнь увенчалась
Смертью чистой, как ризы святых?

Де Грие и Манон!

Вы должны нам ответить.
Разрешите сомненья, что мучают нас:
Неужели возможен
Между жизнью и смертью
Вопиющий такой диссонанс?

– Между ними такое бывает,

Что смутится рассудок иной:
Леденцовой сосулькою тает,
Восковою свечой оплывает
И единственной жизнью себя почитает
Смертный сон в колыбели земной.

Прожигатели жизни про это

Догадались при самом рожденье
И не станут свои же мученья
Продлевать хитроумной диетой.

Наши радости – с привкусом яда,

В нашей дерзости – горечь бессилья.
За собою не помним вины,
И не надо
Ждать, чтоб мы у кого-то
Снисхожденья просили.

Так созвездья за нас рассудили,

Под которыми мы рождены,
И скопление звездной пыли
Излучает чадящие сны.

Если кто ненароком проснется,

Все равно соскользает на заданный путь.
И единственный шанс остается —
Выше этих созвездий рвануть!

Чтобы в нас не успели вцепиться

Разъяренные Гончие Псы!

Разве жажда моя утолится

Этой малою каплей росы…

Небо-небо! О как же ты страстно

Любишь нас,
Наши речки-пруды!
Как твои отраженья прекрасны
В зеркалах этой кроткой воды!

А потом, с наступлением ночи,

На тебя бы глядеть да глядеть,
Целовать твои звездные очи
И бессмертной надеждой владеть.