«Третьяковка» и другие московские повести

…Весь день проходила – нигде не берут!
Хоть столько трактиров и чайных,
Но и в поломойки нанять норовят,
Согласно обычаям, принятым тут,
Смазливых девиц и нахальных.

И стало смеркаться. А где ж ночевать?

И сердце от страха заныло.
– Ведь я зареклась ни за что не ходить
Туда, где Варвара служила.
. . . . . . . . . . .

…Ей было четырнадцать.

Вздумал отец,
Хоть был он всегда никудышный купец,
На рынках московских испробовать силы.
Он с целой округи медов накупил,
Дуняшу в помощники определил,
И вот они вместе в Москву покатили.

Она не припомнит счастливей деньков!

Оса золотая беззлобно кружится,
А люди подходят и пробуют мед,
Дуняша глядит, как светлеют их лица,
И грезится ей, что царевич ее
Вот-вот подойдет, чтобы меду напиться.

А вечером батя, не веря глазам,

Считает рубли и бочата пустые.
За целую жизнь ему так не везло!
– Наверное, дело в тебе, Евдокия!

И лучшего меду они сберегли,

Бочонок нарядный нарочно купили
И тем господам подарить понесли,
Которые Вареньку так полюбили.

Подходят и видят – карета стоит,

Такая, что и во сне не приснится.
И барыня вышла – в карету садится, —
И перья на шляпе, и вся-то она
Сверкает, как райская птица.

И двинулись кони – ну прямо на них!

В испуге они отскочили.
Невольно
Отец за плечо ее сильно схватил —
Аж брызнули слезы, как больно!

И тут он такие слова проронил,

Что сделалось страшно Дуняше:
– Другой, видно, Бог этих бар сотворил,
И нашего Бога постарше.
. . . . . . . . . . .

…Туда – ни за что.

Только сами собой
В Арбатскую сторону движутся ноги.
– Там столько церквей!
Добреду до любой,
Взойду на крыльцо и посплю на пороге.

Но чувствует – за руку кто-то ее

Легчайшим касанием ласковым тронул,
И голос, который с другим не сравнишь,
Не спутаешь, – голос родимый Матроны
Сказал:
– Поспеши до закрытья ворот.
Уж место готово. Тебя оно ждет.
. . . . . . . . . . .

Дворецкий руками всплеснул в изумленьи:

– Сестрица Варварина?
Вот так везенье!

А наша кухарка для черных работ

Вот прямо сейчас попросила расчет.
. . . . . . . . . . .

– Матронушка, милая,

Я – как в раю.
Я Божию вижу любовь и твою
Воочью.
Как перышко эта работа
Для нас деревенских.
Сказал бы мне кто-то,
Что буду я жить, как живу я сегодня, —
Как в Граде Небесном
Средь храмов Господних!

Из дома направо – стоит Афанасий!

Налево – в листве утопающий Власий!
Никола, что в Плотниках,
Что на Песках!
И тут же – Песковский красуется Спас!
Николоявленский под сению лип,
Козьма-Дамиан и Апостол Филипп!

Поднимется Дуня ранехонько утром,

Начистит до блеска хозяйскую утварь —
И в храм с посветлевшим от счастья лицом
Идет, словно дочка на встречу с Отцом.
. . . . . . . . . . .

Вот как-то со всею прислугой за стол

На кухне под вечер Дуняша садится.
Тут дверь отворилась —
И что тут пошло!
Все с мест повскакали, давай суетиться:
– Владимир Иваныч, да вы бы позвали!
– Сейчас кипяточку! Да вы бы сказали!

Дуняша сидела спиною к дверям.

Как быть и что делать?
Никто не подскажет.
Она оглянулась – и вскрикнула даже!
И ложка со звоном упала к ногам.

Да это же он!

До малейшей черты
Его ей сто раз описала Матрона!
И даже движенье, каким он сейчас
Усы свои темные тронул смущенно.

– Сидите-сидите! Да я ухожу! —

И за дверь.
А все над испугом смеются Дуняшиным.
– Кого испугалась!
На свете добрей
Не сыщется младшего барина нашего.

– Добрей и прекрасней!

И сердце впервые
Пронзила иглою горючая жалость
К себе, одинокой.
Неужто Господь!..
Неужто Матрона над ней посмеялась?
. . . . . . . . . . .

Посмотрится в зеркальце Дуня —

В ознобе дрожит от стыда.
О нем ли подумает —
Станет ей жарко.
Да чем же он так провинился!
За что ему эта судьба —
Жениться на черной кухарке!