Третий ангел

Твёрдой рукой княгиня взяла чашу, отпила сама, ласково пошептав на ухо, дала выпить дочери, потом протянула чашу мужу, а когда тот выпил, утёрла ему губы платком и крепко поцеловала.

Яд был скорый. Царь со звериным любопытством наблюдал за его действием. Девочка почти не мучалась, княгиня, задыхаясь, пыталась ногтями разодрать себе шею, князь долго катался по полу в корчах. Наконец все трое затихли.

Царь вышел на крыльцо. Внизу жалко грудились люди Старицких, ближние слуги, мамки и няньки. Царь тяжело посмотрел на них, потом перевёл взгляд на кур, бродивших по двору.

— А ну, бабы, наловите мне кур к обеду! Которые поймают, тех помилую. А чтоб гоняться сподручней — скидайте одёжку!

Весёлым гоготом встретив царёву шалость, опричники мигом сорвали с женщин одежду, подкалывая саблями, погнали по двору. Обезумев от страха, стыда и боли голые, простоволосые бабы и девки кинулись ловить, но отчаянно клохчущие куры не давались в руки, пропархивали меж ног.

Вдоволь насмеявшись, царь махнул рукой. Опричники подняли луки и, похваляясь меткостью, в минуту утыкали женщин стрелами, как ежей.

...В тот же день царь снарядил опричников в Белоозеро, где в Горицком монастыре жила насильно постриженная Ефросинья Старицкая. Вместе с княгиней добровольный постриг приняли все её ближние боярыни. В келейной тишине монахини занимались золотым шитьём и достигли такого искусства, что заказами монастырь был завален на год вперёд.

Ночью ворвавшись в монастырь, опричники согнали всех монахинь вместе с Ефросиньей на речные струги и повезли по Шексне. В дороге старая княгиня от кого-то узнала о гибели сына, невестки и внучки и в тот же миг помешалась, с воплями кидалась на опричников, царапалась как дикая кошка. Стало ясно, что дальше везти её нельзя, и командовавший опричниками Пётр Зайцев приказал затолкать вместе с Ефросиньей всех монахинь и слуг в походную баню на корме струга. Потом баню затопили, заткнув тряпками дымоход. Примерно через полчаса всё стихло.

Со Старицкими было покончено. Пал последний удельный князь, перевернулась последняя страница Руси великокняжеской.

3.

Весь октябрь кружил над Слободой багряный листопад. В холодных сумерках всходила над низким небом зловещая красная звезда — звезда Малюты Скуратова. Опричнина опутала страну липкой паутиной тайного сыска, а посередь этой паутины огромным рыжим пауком сидел Малюта, чутко ловя толчки очередной зазевавшейся мухи.

Дурной болезнью поразила Русь всеобщая страсть к доносу. Великий стук не смолкал в городах и весях. Брат доносил на брата, слуга на господина. Кто-то мстил, кто-то завидовал, чаще всего алкали чужого добра. Роковое «слово и дело!» могли вскричать в кабаке, посередь степенной беседы, в горячке торгового спора.

Гибель Старицких взбудоражила многих. Вся паутина тайного сыска ходила ходуном. Позабыв осторожность, люди оплакивали Старицких как невинно убиенных. В заговор мало кто верил. Одни говорили, что князя оклеветали его же рабы, другие поминали мучеников Бориса и Глеба, за спиной царя возникла чёрная тень Святополка Окаянного. Прошелестел слушок, что Иван — выблядок, что зачала его Еленка Глинская в блуде с князем Овчиной, потому де и казнил законного наследника. Слыша про себя такое, царь приходил в неистовство, яростно кидался в розыск. За весь октябрь ни разу не выехал на свою любимую охоту по чернотропу. Жирел в бездельи пёс Сапсан, славящийся тем, что в одиночку брал средних размеров медведя.

Зато не знал покоя Малюта, едва успевая рассылать летучие отряды опричников, привозивших всё новые спелёнутые жертвы. Тёмные страшные дела деялись в подземных тюрьмах Слободы. Дни и ночи проводил Малюта в допросах, превосходя самого себя в пыточной изощрённости. Один его взгляд исподлобья, взгляд, в котором не было ничего человеческого, внушал людям животный страх и смертную тоску. Но сильнее всего действовала ухмылка. Медленно раздвигались толстые сырые губы, обнажая жёлтые клыки, и всё бугристое лицо освещалась свирепой радостью предвкушения крови. От этой ухмылки даже закалённые воины превращались в покорных овец, втягивались в жуткую игру палача и жертвы.

Василий Грязной в ту осень тоже выбился в начальники. У него прорезался дар дознавателя. Малюта был туг на слова, а потому охотно свалил на Грязнова всю сыскную писанину. Наторевший в охотничьих байках, несусветный враль и балагур Васька ныне сочинял изменные дела. Розыскное дело пришлось ему по нутру: та же охота, токмо на людей. Опять же прямая выгода. Часть конфискованного у арестованных отходила в опричную казну, часть оседала в карманах следователей. А поелику розыск предшествует пытке, то Грязной оказался даже чуток поглавнее Малюты, ибо Ваське царь поручил Розыскной опричный приказ, а Малюте достался Пытошный.

Именно в руки Грязнова попал донос, которому суждено было стать началом изменного дела, пред которым померкли все прочие.