Третий ангел

— Сам знаешь, государь, изменникам от меня пощады никогда не было. Прикажешь, завтра же поеду в Новгород, розыск наведу, всех на чистую воду выведу, навек запомнят! Но чтоб весь город уничтожить, как Малюта хочет, так это себе во вред. Новгород в казну боле Москвы платит. Кто ж курицу режет, которая золотые яйца несёт! А воевать кто будет? Новгородская рать кованая ныне первая в твоём войске. Разорим город — кто ратников выставит? Ни сегодня-завтра татар жди, Польша с Литвой супротив нас соединились, шведы, того гляди, сунутся. Ты, что ль, Малюта, войско снарядишь?

Не успел Басманов сесть под одобрительными взглядами думцев, как снова раздался скрипучий голос Скуратова:

— У боярина Алексея в новгородских землях имения богатые, он про них хлопочет. И про золотые яйца новгородские — тоже брехня. Аль не знаешь, боярин, что за Новгородом в казну недоимка трёхлетняя? Царю воевать не на что, а у них в кубышках золота не счесть. Монастыри от жира лопаются. А что кованую рать новгородскую ты вспомнил, так чего ж ты не вспомнил как рать эта, когда государь в детских летах был, хотела на царство Андрея Старицкого посадить? Спасибо князь Телепнёв-Овчина ту хвалёную рать разбил да зачинщиков новгородских по московской дороге на деревьях развесил. Ты, боярин, про то забыл, а они помнят и ждут часа, чтоб в спину ударить.

Думцы переглянулись. Ай да Малюта!

Бледный от гнева Басманов хотел возражать, но царь остановил его.

— Погоди, Алексей, ты уже сказал. Афоня, как думаешь?

Встал Афанасий Вяземский. У Басманова отлегло на сердце, этот не выдаст.

— Проучить новгородцев надо, тут спору нет. И недоимку взыскать, выбить на правеже до последней полушки. Но всех под одну гребёнку нельзя стричь, есть там и враги государевы, есть и слуги верные. Про Пимена новгородского ты, Малюта, лжу сказал. Пимен царю столько послужил, что дай Бог каждому. Будем верных казнить, с кем останемся?

Встрепенулся Грязнов Василий. Вечно полупьяный и развесёлый, но всегда себе на уме, собачьим нюхом доезжачего тотчас учуял — кто тут охотник, а кто дичь.

— Сколь волка не корми, а он в лес смотрит. Как был Новгород наособь, так и остался. И Псков того же помёта, два сапога пара. Кто Изборск литовцам открыл? Изменник Тимоха Тетерин, псковский выкормыш. Верно Малюта сказал: надо их всех отделать — и Новгород, и Псков, да и Тверь с Торжко — весь тот край изменный.

— Псковичи за Москву стоят, — медовым голосом пропел Фёдор Басманов, — на Шелони они с новгородцами славно дрались. Псков разорить — Литве дорогу на Москву открыть. Не слушай Ваську, государь, он в воинском деле дурак, ему только зайцев травить.

Поднялся лай великий. Думцы разбились надвое. Те, кто начинал опричнину, кто успел набраться ума государского, добиться чинов и власти, кому было, что терять — те поддерживали Басманова. Те, кто припоздал, вторили Малюте, алча новгородских богатств.

Бурное толковище пресёк царь, стукнув посохом в пол.

— Как зимник станет — выступаем. Будет изменникам второе пришествие. Что дед Иван не доделал, то я доделаю! И чтоб никому ни слова! Кто новгородцев упредит — головой мне ответит!

...Когда расходились, в сенях вышла заминка. Гордый победой Малюта медведем полез в дверь, не пропустив Алексея Басманова. Старый вояка не стерпел. Стальной рукой ухватил Скуратова за ворот, стрельнула в стенку отлетевшая пуговка, а вслед за ней грянулся башкой о косяк Малюта.

— Куда наперёд боярина прёшь, холуй! — прошипел Басманов.

Стойко вытерпев адскую боль в затылке, Малюта раздвинул в ухмылке толстые синеватые губы.

— Изволь, боярин, вдругорядь пропущу.

2.

Царь не накормил думцев, и Афанасий Вяземский позвал Алексея Басманова отужинать к себе, в охотничий дом. Удаляясь от дворца, чувствовали, как обкусывают им затылки глазами Малюта и Грязной.

— Эк ты его, — хохотнул Вяземский.

— Убить и то мало, — буркнул Басманов. — Истинно пёс, то руку лизал, а тут вдруг ни с того ни с сего цапнул.

— Не скажи, боярин. Он давно нас стережёт. Проглядели мы его.

— Ништо! Не с такими управлялись.

Охотничий дом Вяземского — дивный теремок на лесной поляне среди вековых елей. К терему пристроена банька и игрушка-часовенка. В горнице на полу шкуры медвежьи, на стенах охотничьи трофеи. Из тёмного угла смотрит искусно выделанная башка кабана-секача с жёлтыми клыками чудовищных размеров и стеклянными бусинами красноватых глаз.

— Глянь на него, — кивнул Вяземский. — Вылитый Малюта. Чуток мне кишки не выпустил, едва отскочил.

Тихо рассмеялся.

— Ты чего? — спросил Басманов.

— Притчу вспомнил. Висит человек на кресте, мухи его жрут. Проходит мимо другой, пожалел распятого, согнал мух. А тот ему в упрёк, зачем, дескать, ты это сделал? Те, которых ты согнал, сытые были, а ноне прилетят голодные!

— Это ты про что?

— А про то, что мы с тобой мухи сытые, а скуратовы да грязные ещё голодные. Хлебнём мы с ними шилом патоки.