Третий ангел

Одесную от царя постукивал на морозе щегольскими сафьяновыми сапожками наследник Иван. Ошую занял место Василий Грязной с обвинительными грамотами. Ступенькой ниже изготовился Малюта. Афанасий Вяземский, обычно стоявший рядом с троном, оказался оттеснённым и наблюдал за происходящим из-за плеча Грязнова. В толпе арестованных он увидел двух дворян Фуниковых, родных братьев его жены.

Первым подвели Пимена. За ночь от перенесённого потрясения архиепископ ослабел так, что еле держался на ногах. Встретя суровый взор царя, Пимен вдруг неудержимо по-стариковски зарыдал.

— Эка разнюнился, — поморщился царь. — Умел предавать, умей и отвечать. Читай его вины, Василий.

Перечень обвинений был страшен. Вершился он убийственными словами: «Хотел злобесный Пимен вотчину нашу Новеград королю Жигимонту предати и на то аки Иуда за тридцать сребреников улещал мужей новгородских присягать сему Жигимонту».

Но странно: чем страшней и нелепей были обвинения, тем спокойней становился Пимен. Он выпрямился и принял достойную осанку. Когда Грязной умолк, владыка звучно, будто с амвона, возгласил:

— Сие суть клеветы! А ежели я виновен, пусть тот человек, кто извет на меня вознёс, повторит его перед Богом и государем.

Царь вопросительно посмотрел на Грязнова. По Судебнику Пимен был вправе требовать очной ставки с доносчиком.

— Есть такой человек, государь, — не моргнув глазом ответил Грязной. Повинуясь его знаку из строя вышел малорослый темноликий опричник, в котором новгородцы с изумлением узнали Петра Волынца. Низко поклонившись царю и поцеловав крест, бывший бродяга поведал, что прошлым летом будучи в Новгороде сам слыхал, как владыка Пимен подговаривал именитых новгородцев подписать грамоту королю Жигимонту. А грамота сия спрятана в потайном месте в храме святой Софии.

— Лжа!! Всё лжа! — крикнул Пимен. — Не было такого! Вели пытать его, государь!

— А вот мы и проверим, — зловеще усмехнулся царь. — Так где, говоришь, грамота сохраняется?

— Могу указать, — бестрепетно отвечал Волынец.

Спустя малое время полусотня конных опричников во главе с Зайцевым, прихватив Волынца, галопом вылетела за ворота городища и поскакала вдоль Волхова туда, где золотилась маковка святой Софии. До их возвращения Пимена отвели в сторону.

Вторым в списке обвиняемых шёл Фёдор Сырков. Именитый гость был избит до синевы, но держался с достоинством. Грязной развернул было свиток, но царь остановил его.

— Погоди, этого я сам поспрошаю. Мы с Фёдором старые приятели. Гостевал у него не единожды. Хоть и купец, а живёт как великий князь. Палаты себе на Ярославовом дворе построил. Да и денег имеет поболе меня. Слышь, Фёдор, может, одолжишь царю на бедность. Поиздержался я с войной-то.

Подражая нищему, протянул руку, заныл дребезжаще:

— Подай милостыню за ради Христа.

— Негоже царю юродствовать, — укоризненно сказал Сырков.

— Куда казну спрятал? Сказывай! — посуровел царь.

— Мою казну твои люди забрали.

— Забрали, да не всё. Где остатнее?

— Остатнее на святую Софию пойдёт. Ты разорил, а нам её, матушку, в прежний вид возвращать.

— Ай да аршинник, царя не боится! — подивился царь. — Люблю бедовых. Ну коли добром не хочешь, мы тебе иначе попросим. Эй, ребята! Нынче водосвятие, устроим купцу Иордань!

Опричники с полуслова поняли царскую выдумку. Наторевшие в жестоких забавах толпой ссыпались с волховского берега на ледяной припой. Мётлами расчистили снег, топорами вырубили две проруби в десяти саженях одна от другой, продёрнули меж ними верёвку. Потом растелешили Сыркова до исподнего, обвязали верёвкой вокруг туловища. Малюта вразвалку подошёл к старику, схватил как куль и опустил вниз головой в дымящуюся прорубь. Сквозь лёд было видно белое пятно, сносимое быстрым течением. Царь шёл следом, различая прямо под ногами безумно вытаращенные глаза и судорожно сжатый рот Сыркова. За сажень до второй проруби рот беззвучно раскрылся и в него хлынула вода. Дюжий опричник сильно потянул конец верёвки и через мгновение Сырков огромной рыбиной корчился на льду, мгновенно покрываясь ледяной коркой.

— С водосвятием тебя, Фёдор, — ухмыльнулся царь. — Что видал под водой?

Сырков закашлялся, изо рта его хлынула тёмная волховская вода. С усилием поднявшись на четвереньки, он выпрямился и, утвердившись босыми ногами на льду, сквозь сосульки волос взглянул на царя.

— Духов видал водяных. Сказывали, ждут тебя там, кровоядца!

Царь потемнел от ярости.

— Ты, купец, я вижу, озяб. Ну так мы тебя согреем.

Когда связанного Сыркова опустили по колени в чан с крутым кипятком, над Городищем раздался дикий вопль. Кричал не Фёдор, он сразу потерял сознание от боли. Кричала старуха-жена. Когда вопль затих, послышался голос Алексея Сыркова.

— Пощади брата, государь. Я отдам казну.

Спустя малое время другая полусотня опричников во главе с дворецким Салтыковым скакала к церкви Параскевы. За ними мчался возок, в котором везли Алексея Сыркова. А навстречу им уже возвращались всадники Зайцева.