Читаем «Третий ангел вострубил...» полностью

Проезжая по Крещатику, Соколов велел водителю остановить машину. Было жарко. Михаил еще издали заметил длинный хвост очереди за мороженным. За месяц нахождения в зоне, питаясь консервами, он мог только мечтать о таком деликатесе. Машина остановилась недалеко от киоска. Доктор Векслер и водитель, одетые в форму войск химической защиты, выскочили из машины и быстрым шагом направились к киоску. Завидев их, длинная очередь как будто растворилась. Продавщица нервным голосом скороговоркой выпалила: забирайте вместе с ящиком ― там осталось несколько порций, только, ради Бога, не приближайтесь ко мне и уходите скорее!!!

Опешившие от неожиданности военные взяли указанный продавщицей ящик и пошли к машине. Отношение к ним, как к прокаженным, было до боли обидным. Соколов встретил их косой усмешкой: хавайте здесь, только не простудитесь ― в зону ввозить все равно ничего нельзя! И поехали, наконец, выполнять «главное» задание!

Загрузив в сложенные носилки водку, Соколов взял одну из бутылок и перелил ее содержимое в солдатскую фляжку. «Авось пригодится!» ― побурчал он.

Вдоль Крещатика буйно и торжествующе, вопреки всему, цвели каштаны. Воздух был пропитан ароматами весны.

За несколько километров до въезда в зону на дороге появилась одинокая фигура. Причин для беспокойства не было: по уставу патрульных должно было быть как минимум двое. Однако доктора были неприятно удивлены, когда приближающийся человек сделал им требовательный жест рукой. «Ну, кажется, влипли», ― пробурчал Соколов.

Машину остановил стоявший на дороге капитан. Он внимательно осмотрел киевский пропуск, прикрепленный к лобовому стеклу, открыл задние двери и пробежал глазами по салону.

– Что в носилках? ― отрывисто спросил он.

– Медикаменты, ― не моргнув глазом, выпалил Соколов.

– Мне приказано останавливать для досмотра все машины, возвращающиеся в зону. К сожалению, моя патрульная команда еще не подтянулась. Так что проедем до комендатуры ― тут недалеко.

Соколов потеснился. Капитан лихо запрыгнул в кабину и захлопнул дверцу.

Владимир Иванович нарушил молчание первым.

– Как вас величать, капитан?

– Виталий Евгеньевич.

– Вы, вижу, тоже не кадровый военный. Вот мы с коллегой врачи из районной больницы. А вы, Виталий Евгеньевич, кем были на гражданке, до призыва?

– Я инженер-железнодорожник.

– А, это благодаря вашему ведомству мы так стремительно были доставлены к месту назначения: по зеленой волне, без единой остановки и на предельной скорости.

Капитан ничего не ответил. Михаил сидел в салоне на переднем сиденье и с напряжением следил за развитием событий в кабине микроавтобуса. Тем временем Соколов, обращаясь к капитану, произнес:

– Виталий Евгеньевич, я предлагаю по этому случаю выпить по сто грамм за ваш успех и ваше здоровье ― вы же знаете древний российский закон: надо обязательно выпить, чтобы пожелание сбылось!

Соколова несло. Употребив всю свою эрудицию, он припомнил события из отечественной истории и истории минувшей войны, когда только принятые «на грудь» сто грамм спасали положение. Ему удалось убедить капитана прикоснуться к заветной фляжке, из которой он тоже отхлебнул приличный глоток. Он предлагал все новые и новые тосты, жестами прося Михаила наполнить опустевшую фляжку, и лейтенант опорожнил туда еще одну бутылку водки, вынутую из носилок. Соколов не пьянел, чего нельзя было сказать о капитане. С трудом успев выяснить место, где капитан квартировался, Соколов продолжал уже разговаривать один. Виталий Евгеньевич больше не отвечал ему ― он мирно похрапывал, раскинувшись на переднем сиденье.

Доехав до упомянутого ранее капитаном места ― небольшого дома, притулившегося на самом краю деревни, доктора взвалили Виталия Евгеньевича на плечи и постучали в дверь избы. Им открыла невысокого роста пожилая женщина. Приятели занесли капитана в дом и положили его на кровать. «Ишь как умаялся-то, сердешный!» ― жалостливо произнесла хозяйка.

Глава 4

На ночном оперативном совещании в штабе батальона появилось несколько незнакомых лейтенанту лиц. Одним из них был молодой майор в форме военно-воздушных сил. Он внимательно рассматривал людей, сидевших в палатке, и почему-то дольше всего задержал свой взгляд на лейтенанте Векслере.

«Откуда здесь у нас представитель авиации? Может, он имеет отношение к разведывательным вертолетам?» ― подумал лейтенант.

Михаил также обратил внимание на молодого капитана с приколотым к гимнастерке орденом Красной Звезды. Выражение лица его было подавленным. Слушая комбата, он смотрел на земляной пол палатки и не задавал вопросов. Когда все закончилось и люди стали расходиться, капитан обратился к Михаилу:

– Доктор, нет ли у вас какого-либо средства от кашля.

В зоне кашель не был чем-то редким, и о причине его было судить трудно. Но, скорее всего, кашель вызывала вдыхаемая радиоактивная пыль.

– Конечно. Пойдемте в мою палатку, что-нибудь для вас найдется, ― сказал лейтенант.

Михаил предложил вошедшему офицеру сесть на единственный в палатке стул. Копаясь в картонных коробках в поисках лекарства, доктор обратился к капитану:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное