Третий бастион

В этих брошенных деревнях и сёлах на меня нападала тяжёлая тревога. Словно времени больше не существовало. Всё застыло вокруг: крыши пустых домов, сам воздух, облака и окружающий дома тихий лес. Это было чувство брошенной земли, огромных пространств. Реки здесь превращались в болота. Дороги наглухо зарастали. Иногда мы не видели даже колеи – лишь по низкой траве можно было понять, куда ехать. На меня наваливалась отупляющая скука, и мне хотелось побыстрее убраться оттуда куда угодно.

Наш улов оказался более чем скромен: в одном доме Сеня нашёл старый кувшин с расколотым горлом и со старинным клеймом на дне.

Мы вернулись поздно вечером совершенно убитые. Ноги у меня болели. Мы поели, и я заснул, как только упал на скрипучий диван.

На следующее утро Сеня меня растолкал, и мы покатили на электричке в город. Я всё время зевал, озираясь по сторонам, а Сеня таскал меня за собой. Сначала в музей, где он прилип к стеклу, под которым хранились средневековые монеты. Тонкие и блестящие, они лежали россыпью и походили на чешую, содранную с крупной серебряной рыбины. Сеня достал блокнот и долго сверял какие-то наброски с монетами под стеклом. Сухая бабушка, музейная смотрительница, старательно испепеляла нас взглядом, сжав ярко накрашенные морщинистые губы. Видимо, Сеня бывал тут часто и здорово ей надоел.

Затем на трамвае мы приехали на толкучку. У входа в парк гудела и кружилась плотная толпа. Здесь продавали старые пластинки, книги и значки. Сеня не церемонясь открывал свой ветхий нумизматический том и рылся в нём. Продавцы смотрели на Сеню с опаской. Этим приёмом мой друг показывал, что он не промах и никто здесь его не обманет. Он битых минут 15 спорил с крикливым мужичком о содержании серебра в одной монете и после приобрёл неожиданно пару штук, но совершенно других, на которые до этого ни разу не взглянул.

Мы вернулись к вечеру. На следующее утро я ожидал нового похода, но бешеная деятельность моего друга оборвалась. Я проспал до обеда и пошёл на реку. Сеня, чем-то расстроенный и одновременно решительный, идти куда-либо отказался.

В течение следующих трёх дней из его комнаты доносился металлический стук. Оттуда воняло жжёной пластмассой. На столе у Сени дымился паяльник, там был тигель, обрезки алюминиевой проволоки, обрывки наждачной бумаги, шило, тонкие свёрла, молоток, медные провода и тюбики с клеем. Пару раз к нам приходили соседи и жаловались на чёрный дым, валивший столбом из форточки. Соседей Арсений терпеливо успокаивал.

Меня в комнату во время работы он не пускал. Я в одиночестве гулял по городу. Подолгу стоял на низком, дугой изогнутом картиночном деревянном мосту и наблюдал, как ловко ныряют под ним в глубоком затоне водяные крысы, скользкие и блестящие.

Как-то вернувшись с прогулки, я застал у Сени странного типа. Это был бритоголовый парень с белым шрамом над верхней губой, одетый с показным бандитским шиком. На руке у него красовался огромный железный перстень с черепом в остатках сбитой позолоты.

Они сидели на кухне. На столе между ними возвышался тяжёлый подсвечник и валялся спёкшийся кусок металла. Друг мой разглядывал в лупу клеймо на дне старого чайника. Парень со шрамом всю эту рухлядь бесстыдно нахваливал.

– Как старьё? Берут? – спросил он.

– Понемногу, – ответил мой друг, выдержав паузу и внимательно глядя в лупу.

– А как вообще дела? Что новое подогнать?

– Пока не надо. Я хорошую монету завтра возьму, – ответил Сеня.

– Что за вещь? – спросил парень.

– Не важно. Штука ценная.

Сеня оторвал взгляд от клейма и развёл руками, показывая, что ему ничего не нужно.

– Чего он интересуется? – спросил я, когда тип со шрамом забрал свой хлам и ушёл.

– Да так. Подгонял мне как-то неплохие вещи. Теперь строит из себя Шлимана – будто куда лопатой ни ткнёт, везде ему Троя. Носит всякий мусор, но иногда кое-что ценное попадается. Да и человек нужный.

Как Сеня рассказал мне, парень этот был местным бандитом, хотя больше походил на актёра, который усердно держится за сложную роль. Звали его Клоп. Многие его боялись. Говорили, что он носит в кармане настоящий пистолет.

***

– Завтра идём к старику меняться, – сказал Сеня фатальным голосом в тот вечер. – Браковка будет моя.

Мы сидели на кухне. В углу сотрясался и дребезжал старый холодильник.

Сеня ударил по столу, раскрыв ладонь. На клеёнке осталась лежать серебряная чешуйка времён царей. Именно на неё и хотел художник обменять дорогую браковку.

– Ничего себе! А чего раньше молчал? – сказал я.

Я разглядывал и вертел в руках монету. Даже попробовал её на зуб. Друг мой прищурился и заметно напрягся.

– Где достал? – спросил я.

– Не достал, – ответил он со вздохом. – Сделал.

Я долго изучал монету и не мог найти изъяна.

– Потемнеет быстро. Надо завтра менять, – сказал Сеня мрачно.

Всё-таки мы шли на обман, и чувствовал себя мой друг крайне паршиво, но он не мог пересилить своё желание и упустить ценную монету.