Третий долг

Повсюду были статьи в журналах, газетные домыслы, билборды и трансляции BBC. На Пикадилли-серкус я столкнулась с баннерами моих умерших бабушки и мамы. Мне пришлось закрыть глаза, когда мимо проезжал автобус с гербом семьи Хоук, нарисованным по бокам. И мне пришлось проглотить желчь при виде рекламы последних модных аксессуаров, без которых не может обойтись ни одна женщина, на парковых скамейках и стоянках такси.

Что это за украшение, без которого нельзя обойтись?

Мое бриллиантовое ожерелье.

Все хотели такое. Все хотели увидеть мое, потрогать его, задавали бесконечные вопросы о невскрываемой застежке и о значении такого красивого, но презренного атрибута.

Я была живым образцом. Погруженная в миску золотых рыбок, пока меня заставляли выступать, как какого-то циркового уродца. Я была «несчастливой должницей», а Джетро Хоук — «отвратительным взыскателем».

Вон обрек нас на жизнь сплетен о семейной вражде и непонятных договоров.

Каждый вечер, когда мы собирались поесть в тишине, я хотела воткнуть нож для стейка в своего близнеца. Я хотела накричать на него за то, что объявил всему миру, насколько смехотворными были наши семьи.

Люди смеялись над нами.

Люди недоумевали — не только потому, что Вон показал дьявольское безумие семьи Хоук, но он также выставил наружу, каким жестоким и мстительным был наш род.

Казалось, его это не беспокоило. Он освободил меня. Превратил частное соглашение в международное дело. Он думал, что я должна быть благодарна.

Я бы предпочла мириться со слухами, которые распространил Джетро, когда украл меня в первую ночь: фотографии, на которых он меня целовал — сфальсифицированное и поданное другим людям идеальное алиби сбежавших влюбленных.

Это было разумно.

Не было невероятным.

Теперь у всех были эти фотографии, напечатанные в каждом занюханном журнальчике и газете, с заголовками: «Мужчина и его игрушка», «Насколько далеко может зайти гонка за наследством?», «Множество убийств остались безнаказанными».

Каждая грязная деталь о моей семье была раскрыта и напечатана. Однако факты о Хоуках были крайне расплывчатыми. Пресса не раскрывала, что на их земле живет мотоциклетный клуб. Они не упоминали контрабанду бриллиантов и несметные богатства.

Все, что требовалось от меня, это согласиться на приватное интервью и объявить миру о делах преступного мира Ката, его тщательном ведении записей, Дневнике Уивер и о видео со взысканием долгов.

Но их жизни принадлежали мне. Я хотела быть той, кто унизит их. Хотела наблюдать их гибель — не растрачивать время в своей «золотой клетке», где я не смогу заполучить их и заставить заплатить.

Не единственная причина, по которой я сохраняла тишину.

Я вздохнула. Главная причина была в том, что я была влюблена в Джетро Хоука и молчала, чтобы его защитить.

Я получила свою свободу. Джетро тоже получит. Я позабочусь об этом.

Во время мучений первой недели Вон был в своей стихии. Он улыбался и сверкалмодельной внешностью, обнимал меня, когда выступал перед камерами и показывал миру синяки на моих запястьях от кресла для ведьминого купания.

Я сделала все возможное, чтобы скрыть руки от своей семьи — пряча свои татуированные пальцы от мира. Но я не могла скрыть «Страдалицу Уивер».

Все знали, что это означало.

В первый день моего возвращения мой отец заставил меня сидеть часами, пока пытался избавиться от ожерелья. Он использовал каждый микроинструмент, чтобы разработать застежку, и даже пытался использовать крошечные плоскогубцы. Но механизм был сделан на совесть. Бриллианты сидели как влитые.

Это не сработало.

Ювелиры и торговцы бриллиантами предлагали помощь и пытались снять воротник. Но все они испытали неудачу.

Пока я свыкалась с новой Нилой и боролась с ужасным вертиго, мой отец все глубже и глубже погружался в себя. После жизни с постоянными вопросами и шепотками о том, как умерла его жена, он стал отшельником. Я больше не узнавала его. У нас больше не было ничего общего.

Все это было сейчас моей жизнью.

Полагаю, я была счастливицей.

Полагаю, я должна была быть благодарна.

После всего...

По крайней мере, я была свободна. 

Глава 10

Нила

— Кайт?

Я поднял взгляд от стола. Жасмин показалась в моей комнате, ее крошечные руки обернулись вокруг ободов из нержавеющей стали ее инвалидного кресла.

Прошло десять дней с тех пор, как Нила Уивер уехала.

Двести сорок часов. Шестьдесят одна таблетка.

Я был невосприимчив ко всему.

Безэмоционален.

Я не мог думать о своей прежней жизни, не вздрагивая от боли. Как я выдержал так долго, когда это было намного лучше?

За последние десять дней я наконец-то достиг того, чего надеялся добиться всю жизнь: Кат сказал, что он гордится мной. Сначала он был осторожен — никогда не переставал смотреть — искал слабости... брешь в моей капитуляции к моей новой зависимости.

Но это не было ложью.

Так было лучше. Проще. Выживать таким образом.

У меня не было никаких опасений относительно того, доживу ли я до своего тридцатого дня рождения.

Увидев действительность, он дал мне все больше контроля. Он хвалил меня за мое здравомыслие и безжалостное поведение.