Когда Кестрел появился на экране с Нилой на руках, я почти разбил бутылку и изрезал свои запястья о зубчатый край. И когда он раздел ее и взобрался на кровать, я чуть не умер от горя — внутри меня текла отравленная кровь.
Пришли Кат и Дэниель.
Я выпил еще больше паршивого пойла. Их мысли и наслаждения посылали искры гнева по моему разгоряченному телу.
Звук стонов Кеса разрывал мои барабанные перепонки. То, как сбивалось в кучу постельное белье, и тряслась кровать, будто резало кинжалами глаза. Мольбы Нилы нашли непрекращающееся эхо в моей душе.
Все это... было... бл*дь... слишком.
Кат и Дэниель смеялись. Они подсели ближе, чтобы лучше видеть. Они шептались, пожимали друг другу руки и обсуждали, какими ужасными вещами они займутся, когда настанет их очередь.
Я продолжал пить.
И пить.
И, черт возьми, пить.
Каждый глоток только усиливал мою боль, и если бы я не доверял своему брату, то убил бы всех в кровавой комнате.
Ощущалось так, словно все это длилось на протяжении десятилетий — кто знает, как долго это действительно продолжалось. Но медленно мое внимание переместилось от фиаско на экране телевизора к моим брату и отцу.
Их злые планы стали невнятными и незаконченными. Их глаза затуманились и остекленели. Кат видел, что я наблюдаю за ним, и схватил бурбон, чтобы увеличить допустимую дозу.
Он мог забирать хоть всю бутылку — это не имело значения. Я прошел мимо всех допустимых уровней интоксикации крови. У меня в глазах двоилось. В ушах троилось. Я чувствовал четырехкратную боль.
Все это вместе.
Кес заверил меня, что они будут в отключке через десять минут.
Не долго...
Я поморщился, когда Кат похлопал меня по спине. Я спрятал свои убийственные намерения, когда Дэниель ухмыльнулся, в момент, когда Нила закричала.
Часть за частью я умирал изнутри.
Всю мою жизнь я боролся с болью. Эмоциональной. Физической. Психологической.
Но эта...
Эта боль — особенно в тот момент, когда Нила поняла, чего хотел Кес, и отдалась ему, — все это ни шло ни в какое сравнение с тем, что я чувствовал когда-либо раньше.
Это была физическая, эмоциональная и физиологическая боль вместе взятая.
Дробила мой мозг. Убивала душу.
Я не мог сломаться. Не мог заорать или зареветь.
Я мог только сидеть возле камеры со своей осуждающей семьей и быть свидетелем изнасилования женщины, которая владела моим гребаным сердцем. Если наш план с Кесом удастся, то мы сможем все прекратить. Я больше не мог пытаться одержать победу в одиночку. Нила была в моей команде. Кес. Вместе мы выступим против гадкой испорченности.