Третий эшелон

— Ну что вы шпыняете пацанов? — Он быстро приблизился к кухне. — Секреты они вызнают, что ль? Чем интересуемся, братишки?..

Листравой захватил в объятия двух ближних парнишек и девочку, поглядел им в глаза. Краснов удалился, осторожно обходя мелкие лужицы и бурча что-то себе под нос.

— Так что же притихли, малыши? Зачем вы тут? — Листравой вытер толстым корявым пальцем под мокрым носом девочки.

— Может, папку встретим, —несмело проговорил курносый мальчик в длинном, изрядно залатанном кожушке. — Бывает, раненых привозят.

— На войне, значит, батя? — Листравой распрямился, отпуская ребят. — Живете-то как?

Девочка застеснялась, курносый мальчуган промолчал, но бледное лицо малыша потускнело, глаза, как у взрослого, досказали: «Сам знаешь теперешнюю жизнь».

И пожилому человеку стало не по себе от этого рассудительного молчания, от горестного недетского взгляда ребенка.

— Постойте, детишки, — ласково сказал он, направляясь к своему вагону.

Вскоре Листравой появился перед ребятами с большой сумкой сухарей, той самой сумкой, которую жена собрала ему в дорогу.

— Домой несите. Бери, бери. Потом разделите. Батя твой непременно вернется, малыш.

— Спасибо вам, дядечка! Побегу, мамка скоро должна прийти. С работы она. Айда, Ванюха!

Ребята нырнули под вагон, а девочка по-взрослому серьезно, доверительно сообщила:

— У него брат без ног. Бомбой, на войне его…

Эта встреча с детьми снова вызвала у машиниста невеселые мысли о войне. Уже не радовал Листравого мягкий, не в пример сибирскому, воздух, раздражали лужицы, покрытые хрустким ледком, надоедали гудки, голосящие в небо.

В разноликой толпе Листравой заметил Наташу Иванову. Она смеялась чему-то, проталкиваясь в бурлящем людском потоке. «Только смешки на уме», — сердился он еще больше. Навстречу попались Цыремпил с Ильей, поздоровались.

— Что запыхались, ветрогоны?

— Кассира в банк провожали, — находчиво ответил Илья. — Опоздать боялись.

Цыремпил смущенно отвел глаза.

На соседний путь в это время прибывал поезд. Тревожно и коротко надрывался гудок. Люди разбегались перед самым паровозом.

Пилипенко и Батуев незаметно отошли от Лист-равого, затерялись в толпе.

Отступил к своим вагонам и Листравой, не приметив смущения Батуева. Натренированный слух ревниво ловил звуки движения машины. Листравой определил состояние локомотива, погрозил высунувшемуся из будки машинисту кулаком.

Паровоз, дохнув паром, остановился. Машинист сошел на землю и, что-то сказав хрупкой девушке-помощнику, направился к Листравому, недружелюбно спросил:

— Ты что, дядя?

— Дышла стучат, вот что, племянник. Клинья подкрепи.

Машинист оторопело глянул на него, хотел выругаться, но, увидев спокойные глаза рабочего человека, сказал просто, как знакомому:

— Дыхнуть некогда. Бригады — новички сплошь. Не успели. Сейчас сделаем.

В прибывшем поезде были пленные немцы. Автоматчики не подпускали близко никого.

Листравой задержался в конце своего эшелона. Последний вагон служил изолятором в дороге, а при необходимости — и гауптвахтой. Из него только что выпустили провинившегося. Машинист проводил его осуждающим взглядом.

В эшелоне, с которым ехал Листравой, были железнодорожники-восстановители. О войне эти люди знали по газетам и кино. Поэтому теперь толпились у вагонов с пленными: каждому хотелось увидеть, какие они бывают, живые немцы.

— Люди как люди, — заметила Наташа, во все глаза рассматривая пленных.

— Да… — тихо откликнулся Пацко. — Даже не верится, что это они убивали беззащитных.

Листравой мрачно подошел к пленным.

Сдерживая гнев, даже прикрыл набрякшие веки. А когда открыл глаза, то невольно вздрогнул: верзила немец в потертом мундире мышиного цвета проносил к вагону ведро с дымящимся супом.

Пленные засуетились, звякая котелками.

Листравой видел теперь только немца с ведром. Живо вспомнился старший сын, убитый недавно на фронте, рыдающая жена, разговор с полуголодными детьми, и в душе поднялась неуемная ненависть к фашисту. «Суп жрешь. По земле нашей ходишь. А мой Алеша?..» Он подступил к пленному вплотную.

В это время Пацко заглянул в ведро, удивился:

— А кормят этих чертей недурно…

— Убивать их надо. Вот! — с присвистом выдохнул Листравой. — Зря хлеб переводят.

Он придвинулся к верзиле, поднес пудовый кулак к носу, второй рукой попытался схватить немца за горло.

— Стоп, Александр! — Стрелочник Пацко перехватил руку Листравого, увлекая его к вагону. С другой стороны стрелочнику помог Хохлов.

Листравой не унимался, кричал, порывался ударить пленного.

— Так нельзя же, — уговаривал его Пацко, — шибко нехорошо!

— Бей их, дядя Саша! — азартно закричал Илья, расталкивая локтями людей. — Дави фрицев!

Боец, охранявший пленных, опомнился, выстрелил вверх.

Немец испуганно озирался, не понимая происходящего, бормотал:

— Капут… Гитлер капут… капут…

Наташа подала ему пилотку, которая свалилась с него в потасовке.

— Сми-и-ирно! — вдруг пронеслась команда.

Голос был резкий, хлестнул как кнутом. Все замерли, вытянулись.