Третий глаз Шивы

– Как поживает ваша симпатия? – не утерпел бедный коллекционер.

– О! – Вера Фабиановна всплеснула руками, но тут же сморщилась от боли, так как котята, чтобы удержаться, вынуждены были вовсю выпустить коготки. – Вы ничего не слышали? – Она осторожно извлекла котят из волосяного плена и подкинула на попечение матери.

– Нет, – насторожился Лев Минеевич. – Разве что-нибудь произошло?

Заметив, как Моя египетская принялась вылизывать питомцев, он брезгливо поежился и отвернулся.

Однако любопытство его было сильно задето. Он даже легко подпрыгнул на стуле от нетерпения. Но Вера Фабиановна молча застыла в трагической позе. В эту минуту она казалась себе похожей не то на Сару Бернар, не то на Элеонору Дузе или еще на какую-то столь же знаменитую актрису, чей снимок в роли Федры видела в журнале «Нива».

– Неужели Людмила Викторовна захворала? – наконец не выдержал он.

– Типун вам на язык! – Вера Фабиановна скорбно поникла. – У нее страшное несчастье: пропал Аркадий Викторович.

– То есть как это – пропал? Куда?

– Почем я знаю? Она звонила вся в слезах. Места себе не находит. Не знает, что и подумать.

– Когда это случилось? – Лев Минеевич понизил голос.

– Третьего дня… Представьте себе ее положение! Она уезжает в Москву выкупить заказ в гастрономе, и все, конец, больше она его так и не увидела. Мистика какая-то!

– Как же это произошло? – допытывался Лев Минеевич.

– Совершенно сверхъестественный случай… Но вы, кажется, не признаете сверхъестественного? – Она насмешливо скривила губы.

– Ваша ирония здесь неуместна, – с достоинством сказал Лев Минеевич.

– Если бы я признавал, как вы сказать изволили, сверхъестественное, тот бандит – или вы забыли историю с вашим ларцом? – гулял бы себе на свободе! Вместо того чтоб слезы проливать, ей в милицию обратиться надо, вот что скажу вам, голубушка. Как хотите! – Он принял вид независимый, и даже надменный. – Ради вас я готов оказать ей протекцию… На Петровке у меня есть кое-какие связи…

– Да знаю я их, ваши связи! – досадливо отмахнулась она. – Один свет в окошке… Что может сделать ваша милиция, ежели человек исчез? Понимаете? Ис-чез! Она когда утром на дачу примчалась, то чуть в обморок не упала. Кабинет Аркадия изнутри заперт, а самого его нет. Испарился. И ковер текинский вместе с ним.

– Хороший ковер-то?

– При чем здесь ковер, когда человек пропал бесследно? – возмутилась она.

– Вы же сами сказали про ковер, – обиженно надулся Лев Минеевич, – а теперь кричите… Может, кража это простая! Ясно?

– Какая же это кража, коли пропала лишь старая тряпка? А у Аркадия Викторовича, между прочим, камушки есть! Не чета ковру. У Людмилы Викторовны в комнате тоже драгоценности лежали, кольца… Да и как вору-то было залезть, когда все заперто? Кабинет-то на крючок замкнут! И никаких концов!

– Милиция бы нашла, – с непреклонной уверенностью откликнулся Лев Минеевич.

– Вот заладил – милиция, милиция… Русским же языком говорю, не человеческого разумения тайна эта… А может, Аркадий Викторович нарочно исчез!

– Как это – нарочно? – не понял Лев Минеевич. – На пари?

– Совсем другое, вы послушайте. – Она перешла на шепот: – Не простой он человек, я это сразу поняла. Не нашего мира.

– Марсианин, что ли? – Он пренебрежительно усмехнулся.

– Про Калиостро слыхивали?

– Ну, наслышан.

– Про графа де Сен-Жермен?

– Уж не ваш ли это Аркадий Викторович?

– Что знаю, то знаю. – Она упрямо поджала губы. – Только признак один есть, верный.

– Не пойму я вас, Верочка! Ей-богу, не пойму, куда клоните. Признак какой-то…

Вместо ответа она кинулась к трельяжу, схватила шкатулку и с грохотом опрокинула ее на стол. По липкой обшарпанной клеенке запрыгали пуговицы, крючочки, кольца, бусы, египетские скарабеи из змеевика и халцедона, нефритовые диски, окаменелые фисташки и позеленевшая мелочь, в том числе копейки с двуглавым орлом. Чего только не было здесь: спутанные разноцветные мотки мулине, пакетики швейных иголок, веер из слоновой кости, наперсток, грибок для штопки, китовый ус от корсета, драная перчатка из лайки, серебряная пудреница с алмазной монограммой, охотничий манок на чирка и розовая игривая подвязка, начисто запрещенная во времена оные в институте благородных девиц.

Нервные старушечьи пальцы в коричневых пергаментных пятнах торопливо выхватывали из этой неописуемой кучи пыльные, замутневшие самоцветы, искусно оправленные в золото и серебро.

– Вот вам! Вот! – Взволнованная Чарская совала драгоценности Льву Минеевичу под самый нос. – Помните мой бриллиантик? А этот аметистик видели? Хризолитовые серьги? Печатку из раух-топаза?

– Помилуйте, Верочка! – взмолился он наконец. – Что вы делаете? Зачем? Я все давным-давно знаю, видел не раз… Это замечательно, просто прелестно, только…

– Ах, вы ничего не поняли! – Она раздраженно пошвыряла все добро обратно в шкатулку и, словно изнемогая, уронила руки. – Верно, вы знаете мои камни. Только давно их не видели.

– Ну, и что с того?

– Другие они стали, Лев Минеевич, выздоровели. – Она вздохнула с тоской. – Аркадий Викторович, пусть все грехи ему простятся, вылечил.