Третий источник

Поляна изгибается. Так просто идти под горку! Еще шаг. Тихий хруст. Скелет животного рассыпается под ногами.

– Сюда!

– Стой! – старик, тяжело дыша, сжимает плечо художника.

Старые пальцы окончательно лишились сил. Поляна продолжает выгибаться. Ее края медленно поднимаются. Под зеленой травой что-то шевелится. В появившихся проплешинах видны десятки белых, обглоданных временем скелетов. Корни дерева-женщины разрывают землю, выбираясь наружу. Они извиваются, пытаясь отыскать ноги чужаков.

– Сюда! – стонет дерево-женщина.

Зеленые листья бьются в каком-то чудовищном оргазме предвкушения свежей плоти. Слепые корни, ведомые хищником, обвивают ноги. Художник срывает их, но появляются новые, более крепкие. Яркие цветы распускаются на ветвях дерева. Бутоны наливаются желтым цветом, раздуваются, а затем лопаются, наполняя воздух едва заметными семенами.

– Не вдыхай их! – кричит гладиатор художнику, но уже слишком поздно. Они заполняют легкие Назифа. Прорастают, превращая его в цветущее растение.

– Сюда! – зовет дерево-женщина.

Ее кора переливается в лунном свете. Свежие листья шелестят на ветру истомным вздохом. Корни касаются одеревеневшей плоти. Назиф чувствует их. Они сводят его с ума. Желание полыхает в голове готовым взорваться вулканом.

– Да очнись ты! – орет старик, срывая корни со своих ног. Тонкие, как волосы. Они пробираются под одежду, разрывая кожу и впрыскивая свой яд. И кожа грубеет. Превращается в кору. Старое, уставшее дерево.

– Я приласкаю вас всех! – обещает дерево-женщина. Острые шипы покрывают ветви. Сок вытекает из раскрывшейся пасти вдоль ствола. – Сюда! Ближе!

Новые цветы распускаются и лопаются. Их желтый цвет застилает все, что остается в сознании жертв.

– Ясмин! – шепчет Назиф, вспоминая девушку со змеей.

Он оборачивается и смотрит на гладиатора. Но гладиатор уже не позади. Он впереди него. Он идет к разверзшейся пасти дерева-монстра, наслаждаясь этими дикими формами. И он не дерево. Он из плоти и крови. Художник смотрит на свои руки. Нет. Если и умирать, то не здесь. Не так!

– Стой! – кричит он старику. Но старик не слышит его. Горло распухло, и легкие горят от удушья, отчаянно пытаясь сделать вдох. – Стой! – желтые семена вырываются с кашлем изо рта художника.

Ноги подгибаются. Он падает, наваливаясь на гладиатора и держа его за руку, пытается ползти прочь от центра поляны. Прочь от дерева-женщины.

– Сюда! – умоляет она, возвращая себе прежнюю привлекательность. – Я приласкаю вас всех. Сюда!

* * *

Образы. Позы меняются, упорядочиваясь в своем хаосе.

– Почему у официантки нет лица? – спрашивает Зоя, разглядывая рожденное голограммой изображение.

– Потому что это всего лишь тело, – говорит Солидо.

Он вглядывается в лица мужчин и женщин, окруживших официантку, но у них практически нет форм. Лишь органы и желание отдаваться друг другу. Чернокожая блудница в камере вздрагивает. Изображение меняется. Официантка смещается в сторону, уступая место обнаженной паре. Они стоят в дверях ресторана, где разворачивается оргиастическая мистерия, и держатся за руки.

Стефан и его сестра. Ветер врывается в открытые двери и треплет рыжие волосы сестры. Соски-горошинки на небольшой упругой груди озорно вздернуты вверх. В зеленых глазах сомнение. Мужчина рядом с ней возбужден. Его взгляд устремлен в центр ресторана.

– Прости, – говорит ему рыжеволосая женщина. Стефан вздрагивает.

– Но ведь я спас тебя!

– И я благодарна тебе, – она целует его в губы.

Ресторан исчезает. Оргия уступает место буйству растительной жизни. Томные вздохи – пению птиц. Старое дерево укрывает пару своей зеленой кроной…

– Они сумели выбраться! – говорит Солидо, не в силах оторваться от обнаженных усталых тел, раскинувшихся на сочной траве.

– Как мы узнаем, где их искать, если уйдем отсюда? – спрашивает Мидлей голограмму.

– Информация отсутствует, – звучит в ответ.

Зоя недовольно фыркает.

– А если взять голограмму с собой и пусть показывает путь? – предлагает Солидо, изучая блок управления. – Здесь их все равно много…

– Я вижу другую, – говорит Стефан в образе голограммы.

Зоя вглядывается в лицо чернокожей блудницы.

– Он любит ее, – шепчет она и поворачивается к Солидо. – Твой отец любит мою мать.

Она опускает глаза к его окровавленной руке. Вспоминает укусы на своем теле, оставленные его зубами, и передергивает плечами.

– Стефан идет в Хорнадо-дел-Муэрто? – спрашивает голограмму Мидлей.

– Информация отсутствует.

– Придется идти за ними, – говорит Солидо, а Мидлей уже выковыривает из стены блок управления.

– Мы еще вернемся, – обещает Зоя блуднице в камере. – Обязательно вернемся и все исправим.

* * *

Сознание возвращается медленно. Зверь открывает глаза. Старый корень проткнул ему руку. Кровь сочится из ран. Но погони нет. Он оторвался.

Зверь наклоняет голову, оценивая, сможет ли перегрызть зубами корень, вспоминает о том, что у него теперь есть пальцы, и протягивает левую руку, вырывая из плоти заплесневелую древесину. Боль вспыхивает в сознании. Зверь сжимает зубы, удерживая в горле крик. Из глаз текут слезы. Крупные, соленые.