Третий источник

– Нет, – говорит Кавендиш. – Я знал тех, кто оставался вдвое дольше.

– А что потом? – спрашивает Хейзел.

– Потом у каждого своя судьба.

– А как же вы?

– С нами все иначе, – бесцветные глаза проводника безразлично смотрят на Хейзел. – Вы ведь прилетели сюда с мужем?

– Скорее, он со мной.

– И где же он?

– Остался в номере, – Хейзел улыбается. – Говорит, хочет дождаться ночи, – она смотрит на других туристов. – Говорит, единственное, что ему по душе здесь, так это бордели.

– А вы что говорите? – спрашивает Кавендиш.

– Если это позволит ему стать снова мужчиной, то я не против, – Хейзел подмигивает художнику. – С мужчинами всегда так сложно! – она подходит к Назифу и берет его под руку. – Не возражаете?

– Если меня потом не убьют на вашем супружеском ложе, то нет, – говорит он.

– Думаю, вам этого не грозит.

– А другим?

– А вам есть дело до других?

– Просто интересно.

– Вы слышали об эффекте Лаффера? – они идут вдоль странных рек. – Чем выше процент налога, тем больше сборы. Нужно лишь верно все рассчитать.

– И каким же должен быть процент?

– Три четверти, – Хейзел снова улыбается. – Так же и с супружеским ложем.

– Мистер Кавендиш, – спрашивает один из туристов. – А в этих реках водятся рыбы?

– И не только рыбы.

– А местные жители?

– Местные?

– Туземцы, – турист с фотоаппаратом показывает альманах. – Здесь ничего не написано о них.

– Потому что их нет, мистер Чарутти.

– Верится с трудом.

– Воля ваша, – Кавендиш пожимает плечами. – Если будет интересно, то у нас есть большая библиотека. Попробуйте почитать, может быть, что-то и найдете для своей статьи.

– Я больше привык доверять глазам, – Чарутти снисходительно улыбается.

– Он милый, – говорит Назифу Хейзел. – Не находите?

– Возможно.

– Не ваш вкус?

– Я не рисую мужчин.

– Я говорю не о картинах, – Хейзел облизывает пурпурные губы. – Нужно будет обязательно познакомиться с этим Чарутти. Надеюсь, он не художник, – она снисходительно улыбается. – Не обижайтесь.

* * *

Финлей стоит перед зеркалом, проверяя белизну зубов.

– Кто-то уже есть на вечер или снова в поисках? – спрашивает Адриана.

– В поисках, – он обнимает ее за плечи.

– Только не целуй в губы, – говорит она. – Не хочу потом снова стирать с тебя помаду.

– Не буду, – он поднимает на женщине юбку. – Надеюсь, там у тебя нет помады?

– Там нет, – Адриана улыбается. Пальцы Финлея скользят по гладкой коже. – Скажи, если бы ты могла придумать себе детство, каким бы оно было?

– Не знаю.

– Я тоже, – Финлей осторожно расправляет на Адриане юбку. – Так много планет, а мы знаем только эту.

– Каждому свое.

– Кто-то считает нашу профессию порочной, – Финлей смотрит в темные глаза Адрианы. – Один клиент сказал мне, что на его планете за это предают смерти.

– Поэтому мы здесь.

– И ты никогда не мечтала?

– Нет, – Адриана улыбается. – Те, кто покупает меня, редко рассказывают о своей жизни и своих планетах. Мы идеальны, и этого достаточно, – она прикасается сквозь одежду к гениталиям Финлея. – Нас создали цельными, а те, кто прилетает сюда, – лишь половинки. Люди по пояс, а ниже животные. И если мы попытаемся понять их, то, боюсь, сойдем с ума. Между нами пропасть. И эта планета – тот единственный дом, где мы будем счастливы.

Они улыбаются друг другу. Расходятся, отправляясь к своим клиентам. Таким разным. Таким одинаковым. В ресторане тихо и по стенам ползут рваные тени. Финлей курит за стойкой. Время перешагивает за полночь.

– Это местный табак? – спрашивает Финлея Назиф.

– Местный.

– Тогда я, пожалуй, выкурю одну.

– Бренди тоже местный.

– Только вино, – Назиф подзывает бармена. Бумажная спичка вспыхивает в руках Финлея. Назиф прикуривает. – Вы и спички делаете здесь? – спрашивает он.

– Нет. Спички привозят. Как и многое другое. Торговцы добираются куда угодно, где можно заработать. А до тех пор, пока у нас есть отель, торговцам не будет конца.

– И давно ты здесь?

– С рождения.

– Я слышал, никто не может оставаться здесь больше месяца.

– Мы другие.

– Вот как? – Назиф смотрит на Финлея. – Я бы хотел посмотреть на эту планету ночью. Составишь компанию?

Они выходят из ресторана. Идут по залитым искусственным светом улицам.

– Я бы хотел посмотреть на реки, – говорит Назиф Финлею.

– Все хотят посмотреть на реки.

Они сворачивают на узкие тропы, оставляя «Амелес» за спиной. Белые камни под ногами слабо люминесцируют. Фонарей нет. Лишь слабый бледно-голубой свет. Местное животное с тремя парами крохотных женоподобных грудей роет пятаком землю под старым дубом. Выводок существа терпеливо ждет позади, тихо похрюкивая. Назиф останавливается.

– Новые образы? – спрашивает Финлей.

– Что?

– Картины. Вы же художник, верно?

– Верно, – Назиф смотрит на Финлея, требуя ответа.

– От вас все еще пахнет краской.

– Неправда.

– Многое уже никогда не смыть, – говорит Финлей.

Животное у дуба уводит свой выводок в кустистые заросли. В тишине слышно, как ее грузное тело ломает сухие ветви.

– Это очень странная планета, – говорит Назиф.

– Все планеты странные, – голос Финлея сливается с шумом воды.

Густой туман клубится над реками. Извивается, заползая на мощенные камнем тропы, прилипает к ногам, разрываясь на части.