Затоваривание продуктами тоже не заняло много времени, но прилично облегчило счет, особенно спиртное. Девчонки набрали целую сумку разной сладкой ерунды. «Заходите еще» — говорили продавщицы, когда компания покидала единственный михневский гастроном, сделав ему практически половину месячного плана.
Возвращались с ветерком, девчонки дули прямо из горла шампанское и махали в окна редким встречным машинам. Уже знакомый гаишник слегка обалдел от открывшейся картины: Светки, болтая в открытые окна ногами и уже окосев донельзя, стали зазывать его в машину, обещая неземные удовольствия. Особенно усердствовала Малышка, зараза такая…
— Может, ты тогда здесь останешься? Развлечешь старшину? — Спросил озлившийся вдруг Толяныч. Шампанского он не пил, отсюда, стало быть, и злость.
Она отказалась, искоса бросив на него откровенно плотоядный взгляд. Можно сказать, положила глаз, и скорее всего чипы, обилие которых Толяныч неосторожно продемонстрировал, сыграли явно не последнюю роль.
«Ни хрена у нее не выгорит!» — решил про себя он, зная малышкино любвеобилие и пролазность. Фантик же решил быть настороже и не допустить морального падения. Да и Ольга есть. Глянул — вон смеется, расплескав шампанское на руки…
— Весело живете, ребята. — Сказал гаишник, беря пачку CAMEL. В глазах его были зависть и оголтелый солнечный жар. — Полегче на поворотах.
Вечером жарили шашлык, топили баню, парились и все такое.
Толянычу все стало окончательно по барабану. Он отдыхал так, будто завтра ему по крайней мере предстоит отчалить на зимовку в Антарктиду. А может действительно ощущал что-то похожее? Может быть…
Оставалось только постараться соблюсти моногамию, хотя в угаре расслабления процесс грозил стать неуправляемым. Это было делом «соседа» блюсти нравственность, но Фантик неожиданно занял созерцательную позицию.
И все же напряженность нет-нет, да и напоминала о себе, прорываясь вновь и вновь, но он глушил ее водкой, Ольгой и вообще… Делал все возможное, пока белый свет не завертелся вокруг, сливаясь в жадную огромно-многоцветную спираль, словно смерч над побережьем.
Светки тоже пытались поочередно совратить его, особенно усердствовала Малышка, что и ожидалось с самого начала. Толяныч не уступал, хоть и не мог себе объяснить — почему. Он просто был пьян Ольгой и собственной разгульностью по самое дальше некуда. Фантикова заслуга в подобной моральной устойчивости была минимальна — «сосед» все более мускулисто наливался духовной составляющей, пока не переполнился под завязку.
Было уже около трех утра, когда Толяныч открыл глаза, пребывая в состоянии довольно среднего, как ему показалось, опьянения. Луна светила точнехонько в правый глаз, и он его лениво прижмурил.
За окном надрывались коты. Матрена шлялась в данный момент по своим кошачьим делам черт знает где. С ее появлением процентное соотношение котов на душу населения на окрестных участках, постепенно превращавшихся в этакий кошачий рай, повысилось раз в пятьдесят а может и больше. Рядом уютно посапывала Пичка (так теперь звали Ольгу) — что-то среднее между птичкой и пичугой. Прозвище явилось само собой, просто в самые ответственные моменты, когда другие склонны издавать всевозможные и по большей части нечленораздельные звуки, она напротив имела забавный обычай щебетать всякую забавную чушь про сиськи-письки.
Кстати сказать, это слово имело еще одно и довольно скабрезное значение в одном из братских славянских языков. Как-то Толяныч подрабатывал с югославскими рабочими на стройке, и как обычно бывает, сразу же выучил наиболее часто употребимые их словечки. А что чаще употребляют на стройке это же не вопрос, к тому же процесс заимствования всегда взаимообразный. Так вот, «Пичка» гремела по-над стройплощадкой залпами майского салюта, иногда снисходя до шершаво-нежного «Пичечка». Толяныч старался избегать мыслей о конкретно нецензурном значении, а если уж думал — то с уважительным восхищением, а то и с обожанием. И не мог не признать, что Ольга отдавалась ему и процессу самозабвенно.
Да еще очень нравится, что она уже после, когда обмякший член уже вот-вот готов покинуть уютное пристанище, чуть сдавливает его напряжением каких-то внутренних мышц. Словно прощальное рукопожатие друзей, довольных друг другом и готовых в ближайшее время встретиться снова. Тепло, крепко и доброжелательно…
«Уф, замутил!» — пробормотал Фантик в полусне, но не мог не признать, что Пичка импонирует и ему тоже, и с каждой совместной минутой все больше и больше. Не такое уж частое, а от того вдвойне приятное единение с собственным «соседом».
Мысли съехали на тему последних событий, и оказались подлыми, как полуразложившаяся змея: «А вдруг никто не собирался тебя мочить? А просто подвернулась Кроту маза срубить денег на том, что умеет и может, да еще и Мурзику подмогнуть, и все. Все!»
Сон мгновенно испарился.