Все слова, приходившие на ум, были какими-то неточными, какими-то неуместно религиозными – но других почему-то не находилось.
– Отнюдь, – ответил Митя. – Это всего лишь отголоски массового заблуждения фантастов-утопистов, унаследованного ими от теологов новейшего времени. Которые пытались спасти свою религию, представив грозного бога добрым и заботливым.
Борис промолчал; возразить было нечего. Матвей негромко постучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла, привлекая внимание.
– Вы не о том думаете. Соберитесь, вопрос серьезный.
– Да, конечно, – согласился Митя. – Если мы намерены говорить о единой ментальной структуре искина, то главным вопросом будет – что поддерживает это единство.
– А что его поддерживает? – спросила Оля.
– Второй контур. Если мы назовем мысли первого контура центробежными, то силы второго, несомненно, будут центростремительными. Но в этом-то и проблема.
Матвей кивнул, и это молчаливое согласие почему-то испугало Бориса.
– А в чем там проблема? – спросил он.
Митя внимательно посмотрел на него.
– Как ты думаешь, что придает единство и цельность твоему осознанию себя? Любовь? Гуманизм? Понимание? Милость и благосклонность?
Борис молча пожал плечами.
– Только наши нарциссические страхи и нарциссические защиты позволяют нам собрать и сохранить свое ядро, – ответил Митя на свой же вопрос, – и только с третьего контура мы можем заметить, насколько эгоистична эта наша оболочка.
– И к чему ты все это говоришь? – не выдержал Борис.
– А к тому, – терпеливо объяснил Митя, – что даже наш второй контур насквозь эгоцентричен и не предполагает никакого сострадания и милосердия. С чего бы им появиться во втором контуре искусственной информационной системы?
– Но ведь у нас есть и милосердие, и сострадание, – вмешалась Оля.
– Это другое, – отмахнулся Митя. – Это наши адаптации к жизни в обществе; у искина ничего подобного никогда не было. Но даже у нас это лишь социальная надстройка, а все центростремительные силы, удерживающие нашу цельность, сплошь нарциссичны.
Борис наконец понял, куда клонит Митя.
– Ты хочешь сказать, что если у искина появится второй контур, то его первая версия будет состоять лишь из базовых центростремительных мотиваций?
Митя кивнул.
– И значит, людям не стоит рассчитывать на его благосклонность?
– А сам-то как думаешь? – спросил Митя, и Бориса неприятно поразили прозвучавшие в голосе друга интонации куратора.
39
Борис никогда не относился серьезно к лекциям по философии, считая, что вряд ли ему когда-нибудь пригодится эта книжная мудрость. Но сейчас на языке вертелось что-то из последнего курса, вроде бы обещающее понимание, но ускользающее от точных формулировок. Он посмотрел на Митю.
– Знаешь, я сейчас вспомнил… Нам недавно читали, кажется, из Хайдеггера. Не помню точно, но смысл такой, что главной центростремительной силой, собирающей нас, является страх смерти.
– Ну да, – подтвердил Митя, – это один из нарциссических страхов. Главный, но не единственный.
– Понимаешь, – продолжал Борис, – это же такая сжимающая жуть, как черная дыра. Чтобы эта сила не расплющила, у нее должно быть какое-то противодействие, что-то центробежное. Влечение к смерти, что ли. Не знаю…
Митя удивленно присвистнул.
– Ну ты загнул! Да, в нас есть такая сила. Но мы же – венец эволюции, победители в борьбе за выживание. А эта борьба требует – изменяйся или проиграешь. Но изменения нам обеспечивают лишь половое размножение и непрерывная смена поколений. Влечение к смерти прошито в нас, как в представителях биовида. Прошито жесткой необходимостью освобождать место новым модификациям своего вида. А у искина нет никаких предпосылок для такой прошивки.
– Не знаю, не знаю, – Борис с сомнением покачал головой. – Но инстинкт самосохранения ведь в него должен быть заложен?
Митя кивнул, соглашаясь.
– Значит, заложен, – повторил Борис. – Но если такая центростремительная сила не будет иметь компенсирующего противодействия – к чему это приведет? Я думаю – или к репликации, к безудержному копированию кода во все доступные носители, или к замораживанию, прекращению любой деятельности. Ведь любая деятельность может привести к ошибке, а ошибка – к уничтожению. Но мы не видим ни того, ни другого. Значит, наверное, какой-то центробежный компенсатор был туда заложен с самого начала.
– Боря, ты можешь предложить что-то конкретное? – спросил Матвей.
– Пока не знаю. Трудно предсказать, как может измениться продвинутая самообучающаяся программа в процессе развития. Но я мог бы покопаться в исходниках, вдруг там удастся что-то нащупать.
Матвей отрицательно помотал головой.
– Не сможешь. Исходников уже нет.
– Как нет? – удивился Борис. – Неужели близнецы потерли?
– Нет, сервер сгорел.
– И что, у вас некому считать инфу с дохлого носителя?
– Ты не понял, – терпеливо объяснил Матвей, – все сгорело в самом буквальном смысле. Ярким пламенем. Потек кондиционер, закоротило проводку, пол загорелся. Накопители просто спеклись.
– Позволь, я угадаю, – вмешался Митя, – кондей на гарантии, регламент проведен вовремя? И он подключен к открытой сети?