Третий лишний

Благословенная минута! Прощай, презренный уют, цивилизация! Мы становимся лесными жителями, почти дикарями. Здравствуйте, березы и рябины, ели и сосны и просто деревья (простите, не знаю вашего имени)! Мы будем общаться с вами целый день, а к вечеру довольные, но усталые возвратимся с просветленными лицами, благородными порывами. Например, никогда-никогда не убегать с географии, сделать что-нибудь такое, чтобы вся школа почернела от зависти — не знаю что еще, но обязательно что-нибудь в духе положительной белой вороны. Это нам все предстояло обсудить, а пока мы шагаем, шагаем, шагаем!

Ля-ля-ля-ля-ля! Юрка включил транзистор, и мы ему подмурлыкиваем.

Лес начинается сразу за Большой Еланью — так называется окраина Южно-Сахалинска, где мы живем. Лес еще неуверенный, он как бы берет разбег перед огромной сопкой, которую нам предстоит перевалить, а там горная речка. Рыбка плавает по дну и ее видно, даже разноцветные пятнышки на темной спине. Такая прозрачная и чистая вода. Бедная форель сейчас голодная — дождей давно не было, и прозрачная вода для форели, как пустой холодильник — чистый, красивый, а пожевать нечего. Но мы ей-то кое-что приготовили. У каждого из нас по банке червей. Ловись рыбка, большая и маленькая. Нет, маленькую жалко. Если она, дурочка, склюнет червячка, мы все равно ее бросаем в речку — мала еще, подрасти.

Так я размечталась, да я уверена, и другие про это думали, потому что рыбалка для нас — хобби, как сейчас говорят.

С полчаса мы идем по ровной дороге. Вон уже показался ручей, вернее горная речка, в которой мы собираемся удить форель — только не в этом месте, конечно. Мы полезем в сопки — там самые рыбные места. Речка неглубокая, но шустрая и коварная. Перебрести ее можно только в охотничьих сапогах. Мальчишки — обладатели этих самых сапог — всегда выполняют роль носильщиков. Они нагружают нас на спину, как рюкзак, и волокут. Мы всегда визжим и хохочем, потому что боимся шлепнуться посередине речки — никому неохота быть мокрой курицей, да и холодно.

Первым переправу открыл Ленька. Лариска уже уселась на его спине и пытается изобразить всадницу. Здорово у них все получается, потому что она красивая, самая красивая девочка в нашем классе. Юрка с удовольствием щелкает фотоаппаратом.

Мне немножко завидно, самую малость. Это, наверное, написано на моем лице, и Юрка прочитал, иначе почему он сказал мне такое:

— Катя, и ты не хуже.

Мне приятно это слышать, хотя он сочиняет. И вдруг… Он берет меня на руки — так, как берут любимых девушек — я это сто раз в кино видела. Я потрясена. Меня никто никогда не носил на руках, кроме мамы, но это было так давно, что я не помню.

Я не кричу, не визжу, — не смеюсь, я говорю почему-то шепотом:

— Юрка, ты меня уронишь. Отпусти меня, брось меня! Не хочу, слышишь?

Юрка ничего не отвечает, потому что я говорю глупости — мы уже на середине, где самое быстрое течение. Чувствую, как ему тяжело — у него начинают дрожать руки. А вода шумит, перекатывает камушки, бьет по Юркиным ногам. Идти осталось недолго, но Юрка осторожно прощупывает дно и смотрит в мои глаза. Я не выдерживаю взгляда, пытаюсь отвернуться, хотя это почти невозможно.

Наконец-то! Я выпрыгиваю из его рук и попадаю в объятия к Лариске. Она хохочет, качает головой, что-то говорит мне, но я не слышу. Чувствую, как горят мои щеки. Ни за что не посмотрю на него сегодня.

Кажется, все переправились благополучно. А теперь привал. Сразу за ручьем дорога берет круто вверх. Перед подъемом надо отдохнуть как следует.

Расселись кто где. Получилось так, что Маруся оказалась в центре. Вдруг Маленький Рац вскочил, отбежал в сторону.

— Рац, ты что! Кто тебя укусил?

Но его никто не укусил.

— Я хочу посмотреть на вас, как на картину, издали, — сказал Рац. — И у меня есть идея, — он ведь не мог жить без идей, — сделать первый снимок для будущего фотомонтажа, который мы назовем так: «Смерть форели!»

Нам не понравилось такое название. Мы заорали:

— Фу, как мрачно! Повеселей бы что-нибудь!

— Не нравится, — сказал Рац, — пожалуйста! Предлагаю еще: «Живи, форель, несмотря ни на что».

— Что ты привязался к бедной форели?

— Не в форели счастье!

Тут Маруся подала голос:

— «Перед генеральным сражением», а?

— А сражение будет? — спросил Серега Непомнящий, который имел привычку чуть ли не на все вопросы учителей отвечать одной фразой — «Какие двадцать копеек?», чем доводил их до белого каления.

— Здравствуйте, я ваша тетя! Непомнящий не помнит вчерашний день, — сказал Юра Дорофеев.

— Какие двадцать копеек? — сказала Лариска, и все засмеялись.

— Без сражения нам нельзя, без сражения мы проиграем, — сказала Маруся.

— Короче — останемся в дураках, — сказала я.

— Без дураков! — сказал Ленька Рыбин.

— Леня, молодец! — закричала Маруся и даже в ладоши захлопала — получились маленькие аплодисменты. — Отказываюсь от своего предложения. «Без дураков!» — вот так будет называться наш фотомонтаж. «Перед генеральным сражением» уж больно помпезно. А «Без дураков» — просто и мило.

— А что это значит? — спросила я.