Третий Меморандум

Собственно, отделение котят в Новомосковске без дела не сидело: на частокол постоянно покушались обезьяны, шальные тахорги три раза врывались на разработки, но все успехи охрены никоим образом не связывались с личностью ее начальника. Валери был весьма обходителен с рядовым составом, весь яд своего сарказма направив на лейтенанта и исключительно на него. Следствием этого явилось явственное падение дисциплины: патрульные, будучи территориально оторваны от «Большой земли» распускались на глазах, огрызались в ответ на командирские замечания, дошло до того, что они уже сами делили посты, извещая его постфактум. Гражданские же старались копировать своего шефа. Правда, им котята острить над лейтенантом в своем присутствии пока не позволяли, сказывался корпоративный дух, но Майков все-таки очень переживал свое отчуждение – особенно в отношении женского пола. Всё это было ужасно несправедливо: Майков частенько мечтал, чтобы однажды какая-нибудь из шахт погребла под обвалом и Валери, и нескольких наиболее дерзких его приспешников; или, еще лучше, чтобы Валери устроил бы переворот с целью, скажем, отложиться от Первограда, и тогда его можно будет безнаказанно пристрелить, а заодно и подавить бунт.

За окном казармы раздался топот, чье-то возбужденное дыхание, сапоги прогрохотали по ступенькам, распахнулась дверь и ввалился взбудораженный Гарик Игнатьев, растрепанный, с оторванным левым погончиком и синяком под правым глазом.

– Толь, – задыхаясь, просипел он, – там Мартын Фомина покалечил.

– То есть? – Майков сел. За окном еще кто-то протопотал.

– Ну, Фома же за Лодочкой ухлестывал, ты знаешь… – Ну, мля, сейчас и схлестнулись, там еще мартыновские копачи подбежали, а нас только двое…

Майков уже лихорадочно застегивал куртку. Это, конечно, был не бунт, но все-таки… На топчане у противоположной стены зашевелился и сел всклокоченный со сна Немировский. В дверь ввалилось еще два мрачных и помятых котенка, вся свободная смена была налицо.

– Фому в санчасть отвели, – пояснил один из прибывших. – Челюсть сломана. Они ж, суки, пьяные были…

Вот оно. Майков выпятил челюсть. Бунт не бунт, но явное преступление одного из любимчиков, причем виною – развал дисциплины, бардак, панибратство…

– Где Мартынов? – спросил он отрывисто. Он видел, что ребята, как встарь, признали его командиром.

– Любочку куда-то уволок, – пожал плечами один из котят. – Пьяный, сцуко…

Майков вытащил из кармана ключи от оружейной пирамиды, отпер, молча раздал котятам распылители, сам надел и начал застегивать пояс с пистолетом в кобуре.

– Мужики, вы что? – спросил недоумевающий Немировский. – Ну, подрались спьяну…

– Это преступление. – отчеканил Майков, – Хулиганство. Впрочем, в Первограде разберутся. Наш долг – арестовать преступника…

– Много текста, Толь… – поморщился Игнатьев. – Пошли, мля, а то эти козлы опомнятся…

••••••••••••

О том, что рассвирепевшие патрульные, вооружившись распылителями, ворвались в женское общежитие, усыпили, связали и поволокли к грузовику Мартынова, Валерьяну донесли слишком поздно. Когда он выбежал из своей комнатушки, возбужденный гомон за стенами разорвали два сухих пистолетных выстрела. У него оборвалось сердце. Завернув за угол барака, он в сумрачном, багровом зареве заката увидел толпу человек в тридцать на «майдане», котят, с озверелыми лицами направивших на людей воронки распылителей, Майкова с пистолетом в опущенной руке; ощутил приторный слабый запах чего-то химического. Когда он поглядел на сторожевую вышку, ближайшую к «майдану», у Валерьяна вторично оборвалось сердце: патрульный, чей черный силуэт четко рисовался на алом фоне кеба, тоже направил автомат на толпу.

Он подбежал, на ходу расстегивая кобуру возвращенного недавно в Первограде пистолета, но тут не понял, как это неуместно. Толпа, только что обратившая внимание на позу автоматчика, нехотя отступала, открывая проход грузовику. На земле лежало три неподвижных тела.

Он наклонился к ближайшему, ощущая ледяной холод, но почувствовал тот же запах, только гуще и головокружительнее; парень тихонько посапывал. Слава богу, он только спал.

– Лейтенант, – хрипло проговорил Валери, по слогам произнося это слово, – Вы что, окончательно о… ели от безделья?

– Совершено преступление, – так же хрипло ответил Майков. Пистолет подрагивал в его руке. – Преступник ответит. Вы, надеюсь, тоже. – Он подумал и добавил: – Козел.

Валерьяну потребовалось бешеное усилие, чтобы взять себя в руки.

– Лейтенант, – Сказал он уже насмешливо, – вы кретин. Вашей карьере пришел конец. Вы забыли, что поселком руковожу я, и мне дана власть в той числе и судебная. Немедленно освободите Мартынова и расходитесь, я сам разберусь, иначе это будет бунт. Ясно?

Ему показалось, что котята заколебались.

– Вам давали власть, чтоб был уголь, а вы тут бандитский притон устроили. Только и умеешь, что людей гробить! – Майков говорил задыхающимся от ярости полушепотом. – Короче, его сейчас отвезут в Первоград, там Совет разберется. Если я виноват, – отвечу, но закона нарушать не дам!