Третий — не лишний!

В то время, как мои гланды углубленно изучал Филпипэ, Эмилио, как истинный стратег, зашел со спины и заграбастал то, что нашел спереди!

— Это грудь! — промычала я, думая, что мужик заблудился.

— Маленькая, — потерся Эмо носом у меня за ушком.

— Сам ты!.. — страшно оскорбилась я, отлепляясь от синеглазого. — Маленький! Женская грудь — та, что помещается в ладонь! Все остальное — вымя!

— Это ты маленькая, — мурлыкнул ничуть не обескураженный мужчина, начиная целовать мою шею и держась за грудь как за последний бастион. — А она прекрасна…

— Подарить? — хлопнула я его по рукам. Обрадовала: — Современная хирургия творит чудеса!

— Сладкая, — вступил в игру временно забытый Филлипэ и пошел на освоение моей попы, обхватив ее своими ладонями.

— Поделили, — недовольно пробурчала я, сдаваясь.

— «Ну, ты, ребенок, развлекайся, — радостно сообщил мне Хаос. — А я позднее зайду. А то в моем возрасте на такие игры смотреть вредно. Да и ты мне все же дочь, хоть и приемная. А тут два мужика кровиночку тискают… Так бы надавал… по шеям!»

— «Зачем дело встало? — нахмурилась я. — Хочешь — дай!»

— «Потому и удаляюсь, ребенок, — хмыкнул Бог. — Чтоб не встало и не дать. Потом зайду!» — и пропал.

На этом месте мои мысли отрезал от спинного мозга Филлипэ, снова даря мне поцелуй и одновременно поднимая за задницу и заставляя обхватить себя ногами. И начался мой путь на Аппиеву дорогу. Кажется, во времена Спартака там на колах распинали? Нет? Это более поздний период?

— Желанная, — стаскивал с меня одежду Эмо, не забывая награждать то, что открывалось, страстными поцелуями. — Ослепительная. Хочу тебя, драгоценная…

— Тебя, небось, из рая выперли, — млела я под их руками и губами. — Потому что змей под твои уговоры сам яблоко сожрал и подавился, гад. И за потерю такой ценной рептилии тебя подарили мне…

На ядовитые выпады никто не обратил внимания, продолжая лить на меня сиропные комплименты, какая я вся из себя разэтакая. И ведь ни разу не повторились! Это ж как их у себя в аристогратических кругах учат, если они сходу такую подготовку на «голубом глазу» одной левой без предварительного разогрева выдают?

Честное слово, я прямо засомневалась, что это я. Захотелось оглянуться и проверить — не перепутали ли меня с кем-то?

Действо продолжалось. Пока один отвлекал умелым напором и шарил по стратегически важным местам, заставляя меня забыть имя и фамилию, второй эти же места предварительно смазывал.

При этом они чередовались, и я оглянуться не успела, как оказалась возбужденной настолько, что разве только исгры из глаз не сыпались, и уже насаженной с двух сторон.

А чтоб не возбухала и ненароком им сам процесс не подпортила — умело заткнутая не рукой так поцелуями. Гады они. Сволочи… Нельзя так над женской натурой издеваться, а то она проснется и убежит!

В общем, остаток дня у меня прошел в высшей степени… эм-м-м… продуктивно. Продуктировали меня, так сказать, с большим энтузиазмом.

Всего один-единственный раз мне удалось высказаться и заблажить:

— Хочу есть! — после чего зеленый зомби под видом дворецкого, радостный, что забыли и про него, и про канделябр, упорно таскал под двери спальни подносы со всякими деликатесами.

И теперь, как только:

— Я боль… — как в рот запихивалась курага в меду.

Возглас:

— Все! — купировался печеньем.

Крик:

— Мне столько не надо! — затыкался орехами, спрессованными с темным изюмом.

Причем, все это происходило без отрыва от производства. Если правильно выразиться, то мы «бутербродом» и бутерброд у меня во рту, для поддержания искры жизни в измочаленном теле. Под конец… нет! Это слово нужно искоренить под корень!

Поздно вечером, у меня работали только челюсти и только на оборону.

В общем, к вечеру, зацелованная и — ай, скажем честно! — прилично затраханная, я лениво разлеглась на кровати и пригребла к себе последний поднос, чтобы сгинуть с честью, отбивая эту самую честь у наглых интервентов.

— Кто к нам с членом придет! — простонала я, поглаживая прижатый к груди поднос.

— Тот без него останется!

— Маленькая, — прикрыл пах Эмилио, но попыток выполнить супружеский долг так и не оставил. — Не сопротивляйся, пожалуйста. Давай еще один раз…

— У тебя склероз? — попыталась нахмурить я брови. Они не сдвигались, также, как и ноги. — Ты забыл, что «еще один раз» был пару часов назад?

— Котеночек, — подвалил с другой стороны Филлипэ, рискуя стать евнухом. — От тебя невозможно оторваться! Ты такая сладкая!

— Диабет — болезнь века! — заверила я его. — Вы меня уже не просто вспахали. А уже и заборонили. Давайте теперь посеем и будем ждать жатвы, а?

— Сокровище, — с чувством вызвался первым пасть смертью храбрых Эмо, начиная заползать под поднос.

— Мальчики, — долбанула я его по голове подносом. По касательной, иначе на их больные головы рука не поднималась. — Вы меня уже заездили до потери соображения! Верю, что идеал женщины — все что ниже шеи, но хотелось бы умереть целой! Состояние «невредимая» теперь такой же миф, как и «девственность».