И наверняка те, кому удавалось каким-нибудь чудом спастись из гибнущих мест, рассказывали потом о всемирном потопе и гибели человечества. И воздвигались на побережье цепочки менгиров и дольменов — памятников чудесного спасения, и возносился к небу ароматный дым благовоний, возжигаемых на сооружаемых тут же алтарях. Возможно, эти люди приносили с собой какие-то элементы культуры, и их называли родоначальниками племен, если вокруг нового поселения вырастал город, или первыми людьми, если они высаживались в необитаемой местности.
Какими же были они, эти немедяне, фир-болг, туаты, именовавшие себя греками? Что знаем мы об их родине и сможем ли хоть как-то дополнить скупые строки легенд, отчаянно противоречащие и друг другу, и археологическим данным? Если, скажем, моровая язва, скосившая партоланян, может напомнить эпизод времен строительства троянских стен, когда одновременно Аполлон наслал на Трою чуму, а Посейдон — морское чудовище; если потопы, погубившие Кессаир и потомков Немеда, можно попытаться увязать с легендами Греции и Крита, то дата основания Эмайн—Махи (450 год до н. э.) и ее гибели (между 281 и 450 годами) или время царствования некоторых верховных королей Ирландии, начиная по крайней мере с Угайне Великого (VI век до н. э.), куда более конкретны, а главное — археологически достоверны. Но Немед-то явился в Грецию намного раньше. Каким же был мир, оставленный им за кормой своего корабля?
Наши знания о Греции уходят в глубь веков не дальше Троянской войны, превосходно описанной не участвовавшим в ней Гомером. Материальные памятники, обнаруженные на Крите, едва ли можно рассматривать в. русле общегреческой культуры, так как они принадлес жат эпохе, предшествовавшей формированию греческой нации, и представляют собой совершенно самобытное явление. Отношение критской культуры к эллинской можно уподобить взаимоотношению культур Византии и Древней Руси. Как Русь, так и Греция восприняли наиболее общие элементы предшествующих цивилизаций, уже вступивших в период упадка и стоявших на краю гибели.
В еще большей степени это относится к области исторической. О дописьменных периодах древних государств можно составить некоторое представление лишь по малочисленным и полуразрушенным материальным памятникам да еще по религиозным верованиям, закрепленным в мифах. Степень полноты, достоверности и точности последних достаточно хорошо известна по результатам раскопок и некоторым библейским сказаниям, предопределившим немало открытий в странах Востока. Успехи археологов и вслед за ними историков, этнографов, географов объясняются тем, что «чистой» религии люди никогда не знали, и все их мифы неизбежно имели вполне земное происхождение, будь то ритуальные охотничьи танцы пещерных жителей или финикийский миф об Адоне, с которым мы познакомимся ниже. Иными словами, чтобы описать Троянскую войну, нужно как минимум иметь Трою. Детали можно сколько угодно домысливать и расцвечивать, но основа, костяк мифа должны отражать реальность той эпохи, в какую они складывались.
На первый взгляд раннегреческие мифы больше похожи на сказки, но только на первый взгляд. Все, что сегодня для нас — норма жизни, еще сто лет назад можно было бы принять за голый вымысел: кинематограф, телефон, космические корабли. Чего же требовать от мифотворцев? И тем не менее внимательное прочтение мифов поразит непредубежденного читателя не только заложенным в них глубоким смыслом, но и совершенно невероятным научным предвидением, объяснить которое современная наука пока не может.
Из вечного и безграничного Хаоса, как сообщает Гесиод, родила сама себя Гея (Земля). Греки, должно быть, сперва воспринимали это априорное заявление как извечную аксиому. Уже во времена Фалеса оно было поставлено под сомнение. Но понадобились века с их сотнями космогонических теорий и религиозных догматов, с эпохальными открытиями и кострами инквизиции, чтобы ученые пришли к выводу: да, Земля, как и другие планеты, возникла