Но наиболее полную память о «начале мира» сохранил германо—скандинавский эпос — быть может, потому, что зима для этих народов не прекращалась никогда, она лишь перестала быть вечной. «За многие века да создания Земли уже был сделан Нифльхейм (мир мрака.-
Владычицей преисподней у скандинавов считалась великанша Хель, в будущем — сестра Мирового Волка Фенрира и Мирового Змея — Ермунганда. Возможно, эта Хель -то же, что злющая славянская богиня Хела, почитавшаяся в виде тощей женщины великаньего роста, раздирающей пасть льву. Венда полагали, что эта дама способна уберечь от дурных советов. Ее имя, по-видимому, произошло от хаттского kel — госпожа. Возможными родственницами Хелы выглядят «травяная» Зела, или Желя, и ее сестра Карна, тоже связанные с погребальвдми обрядами и персонифицировавшие скорбь по умершем (отсюда слово «жалеть»). Известен золотой истукан Зелы, или Дшелью, отлитый по приказанию знаменитой богеиской герцогини первой четверти VIII века Либуссы (так немецкие хронисты исказили имя Любу— щи, принадлежавшей, по-видимому, к племени любу— шан), чтобы заменить им человеческие жертвы. Этому истукану приносили в дар волосы и ногти, обрезанные родственниками и друзьями покойника, его дворней и рабами, — теми, кто прежде обязан был принести в жертву самого себя на краю свежей могилы или на куче сухого хвороста. Самосожжение вдов на погребальном костре мужа — обычай «сати» — совсем недавно практиковался в Индии. Ему следовали друиды. В древнейшие времена он, вероятно, был распространен куда шире. Еще в VI веке Псевдо— Маврикий сообщал, что большинство славянских женщин «считает смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушает себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь…».
У богемвдв и большинства других славянских племен вместо Зелы или наряду с ней почиталась богиня смерти Марона, Морена или Морана, подобно скандинавским валькириям напевавшая скорбные, но вместе с тем нежные и мужественные мелодии тренодий — погребальных песен — у изголовья усопшего. Душа покойника при этом воплощалась в птицу Дио, одиноко сидевшую на ближайшем дереве и внимательно слушавшую собственный реквием. Иногда в этой птице видели саму Морану, если птица была певчей. В виде птицы с человеческой головой, напоминающей Феникса, мыслили душу и древние египтяне. Возможно, так же изображалась и Морана. Эта богиня, олицетворявшая собою зиму и смерть, всегда вызывала ассоциации с чем-то недобрым. Мора — это ведьма в старославянском, домовой в сербском, кошмар в польском; мара — домовой в древнескандинавском, то же, что в нижненемецком мар; морас — по-чешски — угрюмый. Но мара — это еще и смерть — по-санскритски (божество смерти носило имя Мритью), а мар означало у скифов — убивать.
С Мореной связан славянский бог смерти Маровит и не только этимологически. Немецкий ученый Карл Йеттмар не без оснований сближает кафирского Имру с его аналогом, тоже гиндукушским, Марой, как ипостасью арийского бога смерти Ямы. У славян также был злой дух Мара, часто отождествлявшийся с Мораной. Маровит изображался с львиной головой (не ему ли раздирала пасть Хела?), короткими когтистыми лапами и тело, наполовину покрытым чешуей, наполовину перьями. Быть может, Маровит и Морана — это мужская и женская пара божеств, символы перехода в загробный мир, сохранившие свое значение в русских словах «мор», «смерть», «мертвый» и в названии «месяца смерти зимы» — марта. С этим месяцем связаны греческий Арес и римский Марс — боги войны и смерти. Славянским Марсом был и Маровит.